которому слуга рассекает шею мечом. Я хватаю чей-то дротик и пускаю в спину третьему, и он бежит, пока не падает. Сейчас не до разглядываний, но тем не менее мы видим белесую кожу, крючья клыков по всей башке, в особенности на лбу и во рту. Вокруг пояса у него скалятся черепушки.

Слыша крик, похожий на боевой клич, мы спешно пришпориваем лошадей, а за нами устремляется орава числом в двадцать, а может, и в тридцать троллей, в прыти почти не уступая лошадям. Девица орет, что она богатое подношение Зогбану, и неистово от меня отбивается, поэтому через плечо ее перекидывает О’го и пускается наутек. Со всех сторон сухо шелестит кустарник; шум становится всё ближе. Мы со слугой скачем впереди, но тут с дерева сигает Зогбану и сшибает коня слуги с ног.

– Биби! – лишь успевает на скаку выкрикнуть Следопыт.

На приближении к реке вырисовывается знакомый мне остров с насыпью из песка, грязи и деревьев. Мимо проносится Леопард с лучником за спиной. Я кричу им, чтобы они заезжали на остров и там держали оборону. Между тем расстояние с троллями сокращается. «Ззип! Ззуп!» – доносится до слуха, и в нас тучей летят стрелы, дротики, ножи и камни. Что-то рвет болью левое плечо и ожогом ощущается до самой реки. Не остается ничего иного, кроме как рубить наотмашь и скакать, не разбирая дороги. Взмах, удар, взмах, удар. Затем мимо проносится Следопыт, и я снова вижу, как стрелы, ножи, дротики – всё, что из железа или с железными наконечниками, – отклоняется или тормозится рядом с ним. Некоторые просто отскакивают от невидимой глазу преграды. На остров запрыгивает О’го, и под таким весом суша слегка приопускается, вновь приподнимаясь уже перед лошадью Леопарда. Остров, который на поверку оказывается Чипфаламбулой, отчаливает вместе с нами прямо перед тем, как на берег высыпает клыкастое скопище зогбану. На острове нас ждет Бунши.

Только к следующему вечеру мы достигаем берега, за которым расстилается Темноземье; что удивительно, на берег вместе с нами сходит и Бунши. То, что времени терять нельзя, понимают и соглашаются все. Призрачные голоса я теперь улавливаю чаще, чем обычно, и уже не только Якву – по всей вероятности, сказывается близость колдовского леса.

– Здесь единственный нормальный путь – это кружной, – говорю я.

– «Кружной, кружной», – старушечьим голосом передразнивает Следопыт. – За себя только и переживаешь.

Затем он спрашивает мнение у освобожденной и хохочет, когда та снова заводит, что она – большое подношение Зогбану. Следопыт думает идти напролом, поскольку у него нет времени ни на проволочки, ни на трусость. Я чуть не призываю ветер – не ветер – схватить его и забросить отдохнуть на дерево. Следопыт поворачивается, чтобы идти, а вслед за ним и лучник, однако Леопард считает эту затею форменным безумием.

– Это место – сосредоточение злых чар. Там надежды не будет ни на кого, даже на самого себя, – остерегает он.

– Кто тебе эту чушь сказал, котяра? Путь в обход занимает три дня, а так всего один. Умному мужику и раздумывать нечего. Или ты очкуешь, как баба? – глумливо усмехается Следопыт.

«Уж нынче кто свое очко подставлял, так любой бабе семь очков вперед», – думаю я, но вслух не произношу.

– Вы думайте, а мы идем в обход, – говорю я вслух.

– Грамотное решение. Идем, Фумели, – говорит Леопард.

– Да ну, перестань, – упрямится лучник. – Зачем тратить попусту драгоценные дни?

Леопард колеблется. Усмешка на лице друга ввергает его в нерешительность, а то, что ее замечаю я, для него потеря лица.

– Смотри, в Конгоре я тебя дожидаться не буду, – говорит Следопыт и трогает лошадь с места. Лучник запрыгивает ему за спину. О’го молча отправляется следом.

– Сад-О’го, ты-то куда? – окликает его Леопард, но тот лишь пожимает огромными плечами и ускоряет шаг.

Испуганно притихшая девица держится теперь за мной. Вечер в обгонку нас уходит за лес, а Леопард всё смотрит, как просторы Темноземья медленно поглощают его друзей.

– Ты сам по Темноземью когда-нибудь хаживал? – интересуюсь я.

– Так, краешком, чтоб добраться до Нижней Убангты.

– И как?

– Удивляюсь, как не пропал.

– А что Следопыт?

– Он местность нюхом чует как хер жопу.

– Про нюх не знаю, а так верно.

– В каком смысле?

– До той стороны им не добраться, к бабке не ходи.

– Мы тут все взрослые мальчики.

– Это ты насчет себя или меня?

Я отъезжаю. Он за мной не направляется. Бунши тоже куда-то исчезла.

Работорговец Амаду говорил, что обогнуть Темноземье можно за два дня, но вот уже третья ночь, а мы еще не обогнули даже рог. Девушка так сыплет вопросами, что когда она говорит про какой-то «венин», я не сразу соображаю, что это ее имя. А она затем вспоминает имена всех скормленных Зогбану жертв на протяжении веков, и что всех их звали Венин. Всех тех девушек взращивали как благословенные подношения троллям, чтобы те не допекали их деревню; иными словами, односельчане растили ее этим поганцам на пищу. Желанием сбежать эта особа просто одержима. В первую ночь она спрыгивает с лошади, но подворачивает ногу и, вновь пойманная, завывает, что никому не лишить ее почетной участи. На вторую ночь Венин ведет себя хитрее. Дождавшись, когда я задремлю, она пытается улизнуть, но ее лодыжка оказывается привязанной к веревке, а веревка к лошади. Третий день и ночь я свою бедную лошадь щажу. Между тем к четвертой у нас заканчивается еда, а Венин только и делает, что назойливо скулит; я начинаю представлять, как разбиваю ей голову и варю из нее похлебку. Поздно ночью вокруг начинают кружить дикие собаки, но разбегаются, когда мой ветер – не ветер – подбрасывает одну из них в небо так высоко, что она не возвращается.

Ближе к рассвету я чувствую у себя на шее чью-то руку. Правда в том, что духи хоть и могут толкать, пихать и раздавать оплеухи, но сил им надолго не хватает. Вот и хватка, поначалу крепкая, затем исчезает как сдутая пыль.

«Отдай мне девчонку», – скрипит знакомый голос.

Ко мне проникают и другие голоса, в том числе один, который говорит, что я обманула его любовницу, а затем его, и «где твое сердце, девочка, где твое сердце?». Но Якву – тот, кто донимает меня больше других, и настолько сильно, что я запоминаю его имя. Иногда я ловлю себя на том, что пытаюсь его понять, но делаю лишь вывод, что для него самым огорчительным был момент смерти от рук женщины; еще одна зарубка