Кэрол закричала через дверь пронзительным голосом:

— Уходи, Дэви, я предупреждаю тебя!

Он стоял на ступеньках собственного дома, зная, что на него смотрят женщины, возвращающиеся из школы после того, как отвели туда детей.

— Кэрол, дорогая, открой дверь! Мне просто нужно с тобой поговорить. Нам надо разобраться с тем, что происходит.

Она нарочито громко рассмеялась.

— Меня это не касается, Джексон. У тебя больше шансов попасть на прием к епископу Даремскому, чем снова вернуться в этот дом… А теперь убирайся, пока я не позвонила в полицию.

— Если ты не откроешь дверь, то, клянусь Богом, я вышибу ее ногой!

Она плотно запахнула халат на груди.

— Можешь выбить дверь, гад, но я сделаю так, чтобы тебя арестовали. Ну, давай пинай дверь! У меня достаточно оснований, чтобы засадить тебя в тюрьму до судного дня, приятель.

Дэви расслышал откровенную издевку в ее голосе. И зажмурился от огорчения.

— Послушай, Кэрол, дорогая… — Голос его теперь его звучал спокойнее, добрее.-…Мне нужно кое-что забрать из этого дома. Всего несколько вещей, и все.

— Например? — встревоженно спросила Кэрол.

— В спальне, на шкафу, лежат ключи. Мне они нужны, Кэрол. Это очень важно.

— Я уже избавилась от них, Дэви, — сощурив глаза, произнесла она.

— Что ты сделала? — Он не верил своим ушам.

— Я отдала их Большому Пэдди. А что, он разве не отдал их тебе?

Дэви провел ладонью по лицу.

— Скажи мне, что ты шутишь, мать твою, Кэрол! Если ты и вправду отдала ключи Большому Пэдди, я сломаю тебе твою проклятую шею!

Из-за двери раздался злорадный смех Кэрол, который едва не свел Дэви с ума.

— Сначала тебе надо поймать меня, Джексон. И у меня такое ощущение, что я знаю слишком многое насчет тебя, чтобы волноваться, что ты причинишь мне вред. Есть еще Донна Брунос и старушка Долли. Ты ведь наслаждался, запугивая пожилую женщину, не так ли? Вместе с Пэдди? О, он был страшно рад, когда я передала ему ключи, Дэви. Он был просто на седьмом небе!..

Она смотрела ему в спину, когда он бросился бежать по дорожке и потом с грохотом захлопнул за собой ворота. Одна часть ее души подталкивала к тому, чтобы открыть дверь и позвать мужа назад. Зато другая часть постоянно напоминала о мерзких фотографиях в журналах, которыми торговал ее муж. Дэви и ее втягивал в эту торговлю… Сердце Кэрол ожесточилось.

Она чуть ли не бегом бросилась вверх по лестнице, пошарила рукой по верху шкафа и нащупала ключи, о наличии которых на шкафу и понятия не имела, пока о них не упомянул муж.

Кэрол посмотрела на ключи и сразу догадалась, что это ключи от замка на складе: видимо, там заперт товар. И именно это ей и было нужно. Она взвешивала ключи на руке, подбрасывала их в воздух, жонглировала ими… И пыталась решить, что с ними делать.

Приняв, наконец, решение, она быстро оделась и вышла из дома, не накрасившись, не заколов на затылке волос, в общем, не сделав ничего со своей внешностью.

Соседка из соседнего дома тайком наблюдала за ней через окно, слегка нахмурившись: «Эти Джексоны не должны жить на респектабельной улице с приличными домами — вот мое мнение. Они должны жить в приватизированной квартире многоквартирного дома: это им больше подходит. У этой женщины ужасный язык. Такой же ужасный, как туго облегающая тело одежда, которая обтягивает ее пышные формы. И еще эти жуткие обесцвеченные волосы, какие-то кудряшки у нее на голове. Но самое страшное — это машина Кэрол Джексон, которую она сама себе выбрала. Отвратительный розовый «Гольф»: вряд ли к такой машине благосклонно относятся жители нашей улицы».

Джорджио молча завтракал. Он чувствовал, как вокруг него накаляется атмосфера. Ему уже казалось, что все заключенные ждут, когда же, наконец, совершится прыжок.

Левиса нигде не был видно, но это не беспокоило Джорджио. Он знал, что Левис любил наслаждаться вкусным завтраком в своей камере, причем настоящим, прекрасно приготовленным. Дональд такой завтрак поглощал каждое утро — яйца, бекон, жареное мясо и грибы. Джорджио не смог удержаться от улыбки, подумав о том, как вытянется лицо у Левиса, когда он выяснит, что Джорджио выпрыгнул на волю у него из-под носа и из этой вонючей тюряги. И прихватил с собой деньги Левиса!

Брунос оторвался от еды, почувствовав чей-то взгляд и заметив, что за ним следит Рикки. Джорджио подмигнул ему, и Рикки сделал то же самое в ответ. Однако негр не улыбнулся. Джорджио продолжил с аппетитом есть, понимая, что этот завтрак может оказаться его единственной едой в течение последующих нескольких часов…

Бивис и Батхед, то бишь Харви Холл и Бернард Деннинг, исподтишка за всеми приглядывали. Прибыв в «Парк-херст», они быстро поняли, как много здесь для них таится опасностей. Им было не на шутку страшно прислушиваться к разговорам мужчин, часто вслух ругавших извращенцев, тем более что они оба были осуждены за надругательство над детьми и педофилию. И к тому же наверняка убивали своих жертв. Постепенно Холл и Деннинг сделались крайне осторожными: их ужасало то, что с них сорвали маски. Теперь, по их мнению, любой среднестатистический прохожий, не сомневаясь ни минуты, напал бы на них. За пределами зала суда женщины кричали им в лицо обвинения, оскорбляли их, пытались напасть на них — и это были обычные домохозяйки. А что могли бы сделать заключенные — эти сильные мужчины с суровыми лицами, — если бы догадались, кто эти двое на самом деле? И Холл, и Деннинг понимали, что со временем все про них станет известно всем.

Ожидание было для них ужаснее всего. Они чутко прислушивались к тому, что мужчины говорили о педофилах. Заключенные принимали в свою среду трансвеститов и гомосексуалистов до тех пор, пока те имели дело со взрослыми. Но насильники, растлители детей и особенно те, кто торговал детьми, были всеми ненавидимы и презираемы. В то же время Джорджио, который был торговцем детьми, поставлял живой товар, пользовался здесь авторитетом. Очевидно, никто об этом просто не знал. Для заключенных он являлся таким же обычным преступником, как они, — своим парнем, бандитом.

Харви Холл следил, как Джорджио ест: тот заталкивал себе в рот еду так жадно, словно боялся, что кто-то ее отберет. В отличие от Деннинга Холл ощущал напряжение, носившееся в воздухе. Он догадался, что мужчины чего-то ждут. И у него возникло отвратительное ощущение, что это «что-то» будет иметь отношение к нему и Бернарду… Он чувствовал, что от страха у него расстраивается желудок, и неловко заерзал на стуле.

Эрос — неф, который поступил в крыло одновременно с ними, — вдруг принялся петь псалмы. Все уже считали Эроса чокнутым на религиозной почве. Так оно и было. Помимо того, что он был убийцей, он еще слыл параноиком и шизофреником, потому что считал, что определенные люди якобы сами хотят и даже просят, чтобы их убили. Ему мнилось, что эти люди подают ему, Эросу, мысленные сигналы, на основании которых он и действует. Не говоря уже о сичкалах со стороны самого Иисуса Христа… Эрос ждал, пока его освидетельствуют и переправят в психиатрическую больницу для особо опасных преступников. Люди в тюрьме быстро привыкали к таким сумасшедшим, как Эрос, и не трогали их. В отличие от обычных людей они могли с ними справиться, если те вдруг становились агрессивными. Таких чокнутых в крыле имелось немало, и их, как правило, предоставляли самим себе.