Это казалось мне справедливой местью за всю его ненависть ко мне и вечные попытки помешать.

Я вышел из его офиса и вернулся в Пенмаррик. Лиззи с мужем мы ждали в тот же вечер, а Адриан должен был сесть в поезд, когда тот остановится в Эксетере. Надо было столько всего сделать, столько организовать. Хлопоты, связанные с похоронами Филипа, оставляли мне мало времени на раздумья о Жанне, но мне удалось заехать к Доналду и сказать ему несколько слов сочувствия, как бы бессильны они ни были. Похороны Жанны должны были состояться в Пензансе на следующий день после похорон Филипа в Зиллане. Я предложил помочь, чем смогу, но он сказал, что понимает, что у меня и так много забот, и добавил, что даже не ожидал такого сочувствия со стороны многочисленных друзей Жанны.

Вернувшись в Пенмаррик, я обнаружил у дверей машину. Хелена была одета для выхода. Она, конечно, была в черном, и траур не шел настолько ей, что она казалась постаревшей и некрасивой. Ее светлая кожа казалась совсем прозрачной, выдавая чрезвычайное переутомление, но она была совершенно спокойна. Все эти ужасные дни я не видел Хелену иначе, как полной самообладания.

— Я как раз собиралась на ферму, чтобы навестить твою мать, — сказала она. — Я собираюсь сообщить ей о Жанне. Я позволила тебе нести груз сообщения о смерти Филипа, но о Жанне скажу ей сама. Не думаю, что эта новость сильно поразит ее. Она даже может и не понять, что я скажу. Все-таки есть предел человеческому горю.

Я понимал, что она имеет в виду себя, пытается объяснить свое холодное, неестественное поведение. Пытаясь ей посочувствовать, я неловко произнес:

— Тебе не надо ехать к матери, Хелена. Тебе и так досталось. Я сам скажу ей о Жанне.

— Нет, я сама хочу ей сказать. Спасибо, Джан, все в порядке. Я хочу к ней съездить.

— Когда все закончится…

— Ах, да, — безразлично сказала она, — я опять отправлюсь за границу, как после смерти Джерри. Отъезд помогает успокоиться. А когда вернусь, думаю, что поеду домой в Уорикшир. Я была там счастлива, в деревне, где я жила, у меня есть друзья. Я не хочу больше оставаться в Корнуолле. Он не принес мне ничего, кроме несчастья и трагедий. Я вернусь в Хенли-ин-Арден и начну все сначала.

Мы больше ничего не сказали друг другу. Она как раз собиралась уходить, когда приехал посыльный с телеграммой. Она задержалась, а я открыл маленький конверт и развернул листок.

«Потрясена смертью Филипа и Жанны, — молча прочли мы. — Очень сожалею не могу приехать домой на похороны но обстоятельства очень неблагоприятны тчк Детали письмом тчк Бедная мама как для нее ужасно тчк Соболезнования Хелене и Доналду тчк. Большой привет дорогому Эсмонду тчк Мариана».

— Соболезнования! — презрительно произнесла Хелена, с отвращением отворачиваясь. — Ни один, ни другая для нее ничего не значили. Я рада, что у нее хватило ума не приезжать, хотя твою мать, как мне кажется, обидит ее отсутствие. — И, не говоря больше ни слова, она села в ожидающую ее машину. Я остался, где стоял, листок все еще тихонько подрагивал между пальцами; когда машина скрылась из виду, я медленно вошел в дом, чтобы показать телеграмму Эсмонду.

Он был расстроен, узнав, что мать не приедет в Корнуолл.

— Я так надеялся ее увидеть, — с тоской сказал он. — Это было единственной приятной мыслью.

Ему не разрешали с ней видеться семь лет, но он ее не забыл. «Конечно, мама поступила плохо, — сказал он однажды Филипу. — Ей не следовало бросать папу и убегать с другим, хотя папа старый, слабый и не может развлекать ее так, как бы ей хотелось. Но она все равно моя мать, что бы ни совершила. Этого ничто не изменит».

Эсмонд не уточнил, что, бросив мужа, Мариана бросила и его, своего единственного ребенка. Я ни разу не слышал, чтобы он ее за это упрекал. Мариана ничем не заслужила, чтобы у нее был такой хороший сын.

Лиззи с мужем и Адриан приехали в тот же вечер, а на следующее утро мы с Адрианом отправились в Зиллан: он — чтобы договориться со священником о похоронах, а я — чтобы зайти к матери.

Мать, в окружении Энни и двух «девочек» Тернер, лежала в постели. Она выглядела старой и хрупкой, как никогда прежде, но когда я посоветовал ей не ходить на похороны, она отказалась меня слушать.

— Я хочу пойти.

— Но мама…

— Я пойду.

— Тебе это будет слишком тяжело…

— Я пойду, Джан-Ив.

Она была упряма, как осел. Вскоре пришел Адриан, но она не смогла заставить себя встретиться с ним.

— Скажи ему, что я благодарна за визит, — сказала она, неожиданно опять разразившись слезами. — Скажи ему, что я благодарна ему за то, что он отслужит службу. Пусть извинит меня, я не могу сейчас его принять, скажи, что я устала и не могу видеть никого, кроме тебя, Джан-Ив.

— Да, конечно, мама. Не волнуйся, я знаю, он поймет.

— Это просто потому, что четверо моих мальчиков мертвы, а оба ее мальчика живы… Я знаю: с моей стороны это нехорошо, но я все равно не могу не думать так.

— Понимаю, — сказал Адриан, когда я ему все рассказал, и я увидел в его глазах сострадание: — Скажи ей, что я приду, когда она захочет меня видеть.

Мы вернулись в Пенмаррик. Увидев, что все приготовления уже закончены и мне больше нечего делать, я решил, что пришло время съездить в Морву, встретиться с Ребеккой и узнать, придет ли она с детьми на похороны.

Но когда я приехал на ферму Деверол, дверь открыла Дебора.

— Мамы нет, дядя Джан, — нервно сказала она, чуть покраснев. Бедняжка Дебора не умела врать. — Что-нибудь передать?

— Я хотел спросить, увижу ли я вас всех на похоронах в пятницу.

— Я… да, я… так думаю… я не уверена. Мне бы очень хотелось пойти. Дядя Филип мне нравился, я его так уважала.

— А мама не встречалась недавно с Саймоном-Питером?

— Да. Во всяком случае, то есть, я не уверена. Я…

— Но она знает, что написано в завещании Филипа?

— Да… да, потому что мы думали, что Джонас… а потом мы услышали…

— Да. Что ж, скажи матери, что в пятницу я пришлю на ферму машину, чтобы отвезти вас в зилланскую церковь, если она до того времени не откажется ехать. Передашь?

— Да, я передам. Спасибо, дядя Джан.

Когда я ехал обратно, то решил, что больше не буду предпринимать попыток увидеть Ребекку до похорон, потому что ей надо дать время справиться с яростью. Несмотря на это, я надеялся увидеть ее на следующий день на дознании, но ее не было; заключение о смерти от несчастного случая было необходимо для похорон, и через двадцать четыре часа мы уже готовились к испытанию этой мрачной церемонией.

Время наконец пришло. Легкая влажная дымка наплывала со скал, странный полусвет окутывал руины шахты Сеннен-Гарт, а в пяти милях через пустоши, во дворе зилланской церкви, когда тело Филипа наконец предавали корнуолльской земле, которую он так любил, витало что-то призрачное.