– Я вижу.

Теперь он поцеловал ее. И больше не улыбался.

Саша вся прижалась к нему, чувствуя под одеждой его тело и мечтая заполучить его в полное свое распоряжение. Раньше она никогда не торопилась, игра доставляла ей удовольствие, а теперь было не до игры.

Она вцепилась ему в волосы – короткие и плотные, как у римских статуй, – укусила за шею и даже тихонько заскулила от нетерпения.

…Медлить нельзя, время уходит и вскоре уйдет совсем.

Саша расстегнула на нем жилетку, подлезла ладонями под тонкий свитер и футболку и погладила там, куда долезла.

Он был весь горячий, жаркий.

Он нащупал заколку у нее в волосах, стянул, волосы упали ей на плечи и на лицо. Он осторожно взял прядь ее волос и подержал, словно пробуя на вес и что-то рассматривая, хотя ничего не видно было – совсем стемнело.

Саша переступила ногами, чтобы прижаться еще теснее, задела куст, сирень обдала их холодными каплями.

Она поняла только одно – ей все мешает!.. Сирень, темнота, его жилетка и собственная теплая рубаха.

Она схватила его за руку и потащила за собой.

Оказалось, что до дома далеко, невозможно, невыносимо далеко, не дойти. Они все время останавливались, целовались, трогали и гладили друг друга и не произносили ни слова.

В доме было тепло и хорошо пахло, горел торшер, который Саша всегда оставляла включенным, когда уходила, – чтобы не возвращаться в темноту.

Федор споткнулся на пороге, она на него посмотрела.

Лицо у него горело темным румянцем, обозначились морщины у рта и глаз, на виске сильно билась жилка.

– Ты очень красивый, – внезапно сказала она.

Через голову она стащила свою рубашку, запуталась в футболке, вынырнула, мотая головой, швырнула одежду в угол и села на пятки на приветливый полосатый коврик.

Федор шумно выдохнул.

В ней – в ее позе, в прямых плечах, в безупречной груди, в темных волосах – было словно язычество, какой-то доисторический эротизм, призыв. Она казалась праженщиной, владычицей, древней царицей, хотя ничего не делала, просто сидела на пятках на полосатом коврике!

Он опустился рядом и обнял ее за спину. Он боялся, что, если взглянет ей в лицо, она его испепелит.

Он погладил ее шею, она положила голову ему на плечо, и он поцеловал ее. Ладонями он накрыл ее грудь, замер, не в силах шевельнуться, и тут она повернулась к нему, в мгновение ока раскидала его одежду и уставилась на него.

От ее взгляда ему стало больно – всерьез.

– Не смотри на меня.

– Что?

– Не смотри на меня так.

Теперь они стояли друг против друга на коленях, и он опять подумал, что все это – ритуал, часть колдовского замысла, словно вокруг них очерчен магический круг!..

Она потянулась к нему, обняла, они обрушились на коврик, тиская и сжимая друг друга, торопясь и обжигаясь, делая друг другу больно и не замечая этого.

Во всем этом были сила и страсть параллельного мира, и не было вовсе никакой физиологии!..

Какая глупость – называть то, что они сейчас делают друг с другом, словом «секс»!

Разве «секс» бывает пропуском в другой мир, возвращением к праматерии, к первоначальной задумке творца, когда «двое в одну плоть», когда кажется, что впереди бесконечность и вечность, что только так правильно и возможно?..

В последний момент вечности она все-таки взглянула ему в лицо и еще что-то такое сверхъестественное поняла и почувствовала, но тут же забыла.

…Они замерли и долго молча лежали, не отпуская друг друга.

Потом он спросил:

– Почему ты закричала? Я сделал тебе больно?

– Я не кричала.

Он улыбнулся, она почувствовала это, не открывая глаз.

– Что, правда? – спросила она.

– Ну да.

– Я не помню, – призналась она.

– Вот и хорошо, – сказал он.

И они еще полежали молча.

– Так странно, – выговорила Саша наконец. – Мне хотелось тебя заполучить.

– Ты меня заполучила.

– И я расстроилась, когда ты стал рассказывать про папу римского. Мы решили, что ты не в себе.

– Ну, я же профессор. Так что не до конца в себе. Ты была почти права.

Теперь они лежали на полосатом коврике рядом, касаясь друг друга ногами и сцепив руки.

– Что с нами было? – спросила Саша задумчиво. – Это же явно было что-то… другое. Не… как раньше.

Он подумал немного.

– У меня тоже раньше так не было.

– Ты женат? – вдруг спросила она.

– Нет.

– И не был?

– Мне сорок восемь лет, – сказал он. – Конечно, был.

Она хотела спросить про его жену, но это было настолько неважно!..

– Ты похож на римлянина, – сказала Саша. – На римскую статую.

– А ты на языческую царицу.

И они опять замолчали.

Она странно себя чувствовала, словно после наркоза, когда в глазах еще двоится и плывет, но возвращение уже осознается. Она словно возвращалась из параллельного мира, и ей не слишком хотелось в этот, привычный.

Она зашевелилась, села и обхватила колени руками. Он попытался заправить волосы ей за уши – из этого ничего не вышло, их было так много, и они не желали слушаться. Она рассматривала его, и от ее взгляда ему становилось щекотно.

– Как ты живешь? – спросил он. – Расскажи мне.

Саша задумалась.

– Калибрую прицелы, – сказала она в конце концов. – Чтоб не промахнуться. Бизнес – это отчасти как на войне. Чтобы выжить, нужно все время отстреливаться.

– Ясно.

– А ты как живешь?

– Думаю, – сразу же ответил он. – То есть в основном думаю. Езжу в экспедиции, там тоже думаю, но на раскопках полно физической работы. Отстреливался только от расхитителей древностей в окрестностях Чичен-Ицы, на Юкатане.

– Это же какой-то знаменитый древний город, да?

– О да. Политический и культурный центр народов майя. В тысяча сто семьдесят восьмом году его разорил Хунак Кеель.

– Наверное, странно так много знать о древних городах и людях.

– Интересно, – поправил он. – Ну, и странно, конечно, тоже. Редко, когда мне совсем не хватает денег, я вожу туристов по каким-нибудь хитрым маршрутам. В пустыню к берберам или в Непал. И всякий раз меня удивляет, что люди так… ленивы и нелюбопытны. И ничего не хотят знать о своем прошлом.

– Может быть, они не всем нужны? Знания о прошлом?

– А как тогда калибровать прицелы? – спросил он. – Чтоб не промахнуться в будущем?..

Она посмотрела на него.

Он продолжал:

– Воевать имеет смысл, когда знаешь, в какую сторону воюешь.

Саша усмехнулась:

– Пока будешь раздумывать, в какую сторону, тебя непременно пристрелят.

– Возможно, – согласился Федор.

– У меня есть лед и