когда их животные в ужасе повернули в сторону от стрел и пушечного огня, увлекая за собой своих хозяев. Когда оставшиеся в живых достигли первой линии английской армии, вокруг принца Уэльского завязалась жестокая схватка. Эти рукопашные бои были убийственными в то время, когда мало кто носил форму или узнаваемые ливреи, а главным средством идентификации были боевые клички: "Святой Георгий!" для Англии, "Монжуа, Сен-Дени!" для Франции[883]. Шестнадцатилетний принц, который никогда раньше не участвовал в сражениях, выделялся из рядов своим высоким ростом и штандартом, который несли рядом с ним. Он "пробивался сквозь лошадей, рубил их всадников, сминал их шлемы, ломал их копья, все время выкрикивая ободрение своим войскам". Люди выдвигались из рядов позади, чтобы заполнить бреши, оставленные ранеными и убитыми. В какой-то момент сражения штандарт принца упал, но сэр Томас Дэниел, один из героев взятия Кана, пробился в гущу боя и поднял его снова[884]. Много лет спустя хронист Фруассар рассказал знаменитую, возможно апокрифическую, историю о рыцаре, который был послан приближенными принца, чтобы вызвать помощь из резерва, находившегося у короля:

Король спросил: "Мой сын убит, сброшен с коня, или тяжело ранен, что вы не можете держаться сами?" "Ничего подобного, слава Богу, — ответил рыцарь, — но он находится в такой горячей схватке, что очень нуждается в вашей помощи". Король ответил: "Нет, возвращайтесь к тем, кто вас послал и скажите им от меня, чтобы сегодня ко мне больше не посылали, и до тех пор, пока мой сын жив, не ждали бы моего прихода, чтобы ни случилось. И скажите, что я приказываю им позволить мальчику заслужить свои рыцарские шпоры, поскольку я решил, если так будет угодно Богу, что вся слава и честь этого дня будут отданы ему и тем, на чье попечение я его оставил".[885].

Только в конце битвы Эдуард III направил часть своего резерва на помощь сыну.

К тому времени стало ясно, что англичане одержали победу. Французская кавалерия неоднократно поворачивала, сплачивалась и вновь атаковала. Но с наступлением темноты, когда на поле боя стали скапливаться кучи трупов людей и лошадей, атаки прекратились. Когда слепому королю Богемии, Иоганну, сообщили о происходящем, он приказал своим людям вести его прямо на английскую линию, ближайшую к Эдуарду III. Это был эпизод, по которому битва чаще всего вспоминалась обеими сторонами, великий пример той безрассудной храбрости, которая превратила короля-рыцаря в кумира современных поэтов. Они поскакали в центр поля боя с боевым кличем Иоганна "Прага!", пока, окруженный англичанами, король Богемии не был стащен с коня и убит[886]. Из-за английских линий лошади были выведены вперед, и английские латники сев на коней, атаковали уцелевшие группы французской кавалерии в поле и пехоту, все еще стоявшую в своих линиях позади. Большая часть пехоты бежала с поля боя в наступающую ночь, как только увидела приближающуюся к ним английскую кавалерию. Вокруг Филиппа VI не осталось никого, кроме горстки спутников, его личного телохранителя и нескольких пехотинцев из города Орлеана. На короткое время он был втянут в жестокую рукопашную битву. Его знаменосец был убит рядом с ним. Под самим королем были убиты две лошади, а сам он получил ранение стрелой в лицо, прежде чем его вытащил из свалки Жан д'Эно. Жан, потерявший большую часть своей свиты и под которым по крайней мере была убита одна лошадь, вывел короля с поля боя под покровом темноты и сопроводил его в деревню, расположенную в нескольких милях, где находился укрепленный дом. Королевский штандарт и Орифламма Сен-Дени остались лежать на земле на поле битвы[887].

На следующее утро, 27 августа, на рассвете не менее 2.000 французских пехотинцев в сопровождении отряда латников под командованием герцога Лотарингского вступили на поле боя. Это была часть армии, которую Филипп VI отказался ждать. Они провели ночь, во рвах и под живыми изгородями вдоль дороги на Абвиль. Они ничего не знали о судьбе своих товарищей и думали, что английские всадники, внезапно появившиеся из утреннего тумана, были их друзьями. Графы Нортгемптон, Саффолк и Уорик со своими людьми рассеяли их одним ударом и преследовали бегущих оставшихся в живых до деревни, убивая всех, кого могли настигнуть.

Только поздним утром англичане узнали о своей победе. Их собственные потери были невелики. Перекличка показала, что сорок человек пропали без вести. Число убитых и раненых среди пехоты и лучников должно было быть больше. Но потери французов были катастрофическими. Эдуард III был полон решимости не допустить потери достигнутого преимущества из-за возможности пограбить. Он отдал приказ не обирать мертвых, приказ, который он упорно отказывался отменить до окончания битвы. В течение 27 августа герольды прошли по полю, опознавая мертвых по их гербам. Недалеко от места, где стояла линия принца Уэльского, были насчитаны тела 1.542 французских рыцарей и оруженосцев. Еще несколько сотен лежали на поле вокруг, где их убили во время преследования в конце битвы или в воскресенье утром. Никто не потрудился сосчитать погибших пехотинцев. Их снаряжение не стоило разграбления. Герольды еще не освоили хорошо свою науку, и в их списках французских потерь было много ошибок. Но в отношении самых знаменитых из них сомнений не было. Тела Иоганна Богемского и его спутников были найдены там, где они пали. Восемь других принцев крови также были опознаны. Среди них были граф Алансонский, который внес больший вклад в катастрофу, чем кто-либо другой; племянник Филиппа VI Луи, граф де Блуа, брат претендента на Бретань; Жан, граф д'Аркур, глава клана, самый известный представитель которого сражался в английской армии; герцог Лотарингский, который был женат на племяннице Филиппа VI, и Людовик Неверский, граф Фландрии. Их тела были отложены, чтобы быть похороненными достойно вместе с погибшими англичанами. Остальные были брошены в огромные могильные ямы, вырытые вернувшимися крестьянами.

Уцелевшие французы искали козлов отпущения и нашли их среди иностранцев, как и после битвы при Слейсе шесть лет назад. Когда Филипп VI прибыл в Амьен утром 27 августа, одним из первых его действий был приказ об уничтожении генуэзских предателей везде, где их можно было найти. Многие из них были убиты в Амьене и близлежащих гарнизонных городах, прежде чем гнев короля остыл и его приказы были отменены[888]. Долгие размышления убедили большинство французов, что виноваты не арбалетчики, а французская тяжелая кавалерия, которая атаковала английские линии в стремительном беспорядке и позволила победить себя пешим бойцам и простым лучникам, gens de nulle value (людьми незначительными), как возмущенно назвал их монах-хронист из Сен-Дени. Но его точка зрения, хотя и распространенная, была почти столь же абсурдной, как и та, которая возлагала всю вину за катастрофу на генуэзцев. Французские боевые линии были тщательно выстроены, и хотя баталия графа