Дробя и разрывая рыхлую завесу, из долины поднималась целая какафония звуков, в которой время от времени становилась явственно уловима гармония, и тогда недавний хаос воспринимался подобием нестройного хора. Хор этот вроде начинал исполнять акапелло фрагмент некой арии… но вскоре распадался —чтобы немногим позже опять сложиться, случайно как будто, для исполнения очередного фрагмента, а затем вновь – в который уже раз? – не успев отзвучать и дюжины тактов, обратиться в полный сумбур. Должно быть,особенная акустика внутренней конфигурации Башни, превращавшая её в своеобразную слуховую трубу, позволяла различить отдельные голоса: вопли и стоны – вот что составляло невидимый хор! Сама же ария, рождавшаяся из хаоса и в хаос преходящая, вызывала дрожь в поджилках, и хотелось убраться подальше от голосов и от этой адской трубы, что доносила и многократно усиливала их.

– Ну что, Лётчик, похоже это на твою Суматру? – само собой, от полной, должно быть, растерянности, вырвалось у Максуда.

И так же, едва соображая, что делает (всё внимание поглотила неслыханная апокалиптическая звуковерть!), взялся пояснять – скорее, может, себе самому, – запинаясь языком о катившиеся под него невпопад слова:

– Ты… говорил когда-то… что, возможно…

– Нет, дружище, это не Суматра… —одновременно с невразумительным лепетанием Максуда заговорил Сын Неба, отстранённо и глухо. – Я бы даже сказал, абсолютно, категорически не Суматра… Ну какая, к дьяволу, Суматра… Нет, это далеко не тот райский остров…

Сын Неба не прекращал бормотать, будто его заклинило. А Максуд, сам парализованный звучанием потустороннего хора, даже не пытался прервать этот бред: казалось, вплетя свой речитатив в общий ансамбль, потемневший лицом Фанис сам стал неотъемлемой частью чего-то мрачного, жуткого и необоримого – такого, что ни одному человеку не под силу остановить.

Разбивая гипнотическую гармонию невидимого сонма вопящих, из жерла вырвался вздох, свалив околдованных наблюдателей навзничь. Густое грязно-жёлтое облако поднялось к небесному кругу света, но, не достигнув его, стало расползаться вширь, наподобие шляпки гриба, края которой затем начали заворачиваться вниз и оседать, заключая верхние сегменты Башни в пустотелую туманную сферу. Отблескипламени заиграли на внутренней поверхности сферы, и тени заметались, будто толпы безумных духов вырвались из преисподней, но не могли, как ни старались, преодолеть туманных границ! И Сын Неба наконец замолчал, провожая взглядом трансформирующийся выдох огненно-дымных глубин.

Тени метались, и в их панической суете Максуд различал столкнувшиеся в смертельной битве армии; он угадывал образы городов, которые рассыпались под ударами пронзающих небо огненных стрел; он видел бегство племён, пленение и уничтожение целых народов… Неожиданно, где-то в промежутках между глобальными бедствиями и катастрофами, Максуд с удивлением разглядел и своё появление на Горе, и бесконечные изматывающие рейсы за концентратом, а затем и скитания с Фанисом… А ещё – темницу, эшафот, рёв толпы и горящий Бастан… И снова хор, сложенный из тьмы тем стонов и воплей, зазвучал, разрывая душу, но на этот раз не в ушах – в голове!

– Те-ень… – сквозь беззвучный вой донёсся до сознания Максуда выдох Сын Неба. – Тени теней, обитающих там, где свету нет места…Шамудра…

– «…Этот мир – лишь тень, отброшенная иным, настоящим миром – действительно реальным, живым, освещённым и согретым любовью Создателя», – услышал Максуд свой собственный голос: слова Сына Неба вспомнились сами, и сами же нашли выход на свет.

Он попытался осознать произнесённое: что-то ворочалось в мозгу, какая-то мысль… подступающее озарение… И вспыхнуло вдруг! Максуд выпалил, сам не веря себе:

– Так это… на самом деле?! Надо же… Ты говорил это с самой нашей встречи, но я всегда думал, твои слова просто метафора… Выходит, ты знал с самого начала?!

Сын Небане отрывал взгляд от гигантского сферического экрана: он тоже видел что-то и тоже прислушивался к тому, что выло и стоналовнутри него самого.

– Те-ень… Да-а… Да. Знал, – всплыл из бреда ответ Фаниса, и сам он тоже будто вынырнул из бездны, с видимым усилием приходя в себя. – Не с самого начала, правда. Сперва было лишь неосознанное ощущение, затем догадка… но очень скоро всё встало на свои места. Такой вот менетекел.

– Тень… Как? Как такое возможно?!

– Изнанка Мироздания обширна и разнообразна, как и «лицевая» её сторона, и на ней существуют не только открытые внешнему доступу пространства, но иизолированные анклавы, подобные Горе…вернее, как ты недавно понял, – Башне. Выглядят они совершенно по-разному. Их объединяет одно: отсутствие Света – дыхания Создателя. Пустые бесплодные оболочки, в которых с самого сотворения Универсума скапливался всякий хлам, пыль и отбросы…

– Изнанка Мироздания? Что ты имеешь в виду?

– Ты уже знаешь, что в основе Мироздания лежат две составляющие: духовная, которая есть Свет, и материальная, которая этим Светом одухотворена. Однако их взаимодействие порождает третью составляющую, вторичную по сути, но абсолютно неотъемлемую от первых двух, не похожую на них и вполне реальную, пока взаимодействие имеет место быть. Тень. Особенная субстанция, наполняющая («одухотворяющая», если так можно сказать) обратную сторону Мироздания, недоступную Свету. Таким образом появился особенный мир, антипод освещённого, его изнанка. Мир, навечно погружённый в сумрак…

Сын Небаглядел на опадающий пузырь тумана, который уже наполовину слился с Аваран, пустив по нему лениво расходящиеся круги.

– Шамудра… – и он поморщился, будто слово это вызвало горечь на вытолкнувшем его языке. – Всё в этом месте – тень: тени людей бродят меж теней Океана и Горы, и тень, отброшенная пространством, вмещает в себя все эти тени, придавая им иллюзию объёма, а времени тень создаёт иллюзию протяжённости событий. Такой вот менетекел.

– Но страдания… Я же вижу, они не иллюзия вовсе! Разве тени могут страдать?!

– Страдания… Ты прав, они действительно реальны. Настолько, насколько реальной может быть тень. Для тех, кто их переживает, страдания всегда реальны. И даже их отражения, и даже их тени – всегда.

Зажмурившись, Максуд вцепился себе в голову побелевшими пальцами, будто пытался продавить их внутрь и нащупать что-то чрезвычайно мешающее, вырвать… Вдруг резко бросил руки и уставился на Сына Неба.

– Погоди, погоди! Я помню, ты отрицал этот факт, однако не хочешь ли сказать теперь, что мы всё-таки находимся в Юдоли грешников?

– Юдоль грешников, Ад, Иригаль, Страна без возврата и тому подобное – это лишь области, расположенные на изнанке Мироздания. Вон там, – Сын Неба кивнул в сторону бликующего оранжево-красными огнями жерла, из которого, то утихая, то набирая силу, доносилась песнь отчаяния и тоски, – там, по всей видимости, и находится пресловутая Юдоль. Точнее, один из «филиалов» – не исключено, что организованного специально для строителей Башни. Сама же Башня стала надгробием над этой «могилой душ»… А в целом… «Тот