Едва видимая угольная пыль сыпалась через его губы, казавшиеся непривычно толстыми, словно опухшими. Герти не мог видеть его лица, лишь угадываемые контуры носа, подбородка, скул. Контуры, которые отчего-то казались неправильными и удивительно естественными одновременно. С ним что-то было не так. С его лицом.

Отступая спиной назад по коридору, Герти молился только о том, чтоб никогда не увидеть этого лица. Он уже понял, что совершил самую страшную в своей жизни ошибку.

Существо, которое медленно двигалось к нему, издавая шипящие звуки, не требовало к себе ни милосердия, ни жалости. Оно было хищником по своей природе. Отвратительным, безумным и страшным хищником, которого не могли породить ни природа, ни человеческая цивилизация.

«Дурак, — каркнул в голове Герти голос, незнакомый, не принадлежавший ни ему, ни полковнику Уизерсу, — Ты хоть понимаешь, что натворил?..»

По доброй воле залез в логово пирующего хищника. Вознамерился протянуть руку помощи одному из самых страшных порождений Нового Бангора. И сейчас вот-вот этой руки лишится. Как и всего прочего. Быть может, Гиене не хватило материала для оформления каюты, подумал кто-то вместо Герти Уинтерблоссома, поскольку сам Герти Уинтерблоссом обратился в ледяную статую.

— Зачем ты пришёл? — повторила Бангорская Гиена.

Она приближалась медленно, немного прихрамывая, и каждый раз, когда она переставляла ногу, раздавался неприятный липкий шлепок. Тёмный коридор дирижабля вдруг показался Герти кромешной шахтой, из глубин которой к нему движется дьявольское отродье.

— Помочь, — выдохнул Герти, но так слабо, как если бы с его губ слетело дыхание умирающего старика, — Только помочь…

— Ты самозванец. Почему ты называешь себя Уинтерблоссомом?

— Я и есть Уинтерблоссом.

— Ложь! — рука Гиены с хрустом врезалась в деревянную обшивку коридора, вспоров её, как лезвие топора вспарывает трухлявую кору, — Не смей присваивать моё имя. Не смей присваивать мою жизнь. Ты не Уинтерблоссом. Ты лжец. Ты вор.

Человек, которого называли Бангорской Гиеной, пошатывался, как пьяный, но Герти отчего-то знал, что это ни в малейшей мере не скажется на его скорости в тот миг, когда он устремится на свою добычу. Гиене хватит одного прыжка. Гиена тяжела переступала ногами, плечи её обвисли, руки, суставы которых казались распухшими, едва не волочились по земле. В одной из них, той самой, что разорвала деревянную обшивку, Герти заметил холодный, как январская льдинка, отсвет металла. Нож.

— Всё не так, как вы думаете, — Герти медленно пятился, выставив вперёд руки, зажатая в них трость уже не казалась весомым оружием, — Я могу объяснить… Случилось в некотором роде дьявольское совпадение… Я не виноват… Это всё остров…

— Ложь! — рявкнула Гиена, тяжело надвигаясь на него, — Ты всего лишь двойник. Мерзкий, коварный, дьявольский двойник. Моё жалкое подобие. Ты украл мою жизнь. Ты украл моё лицо. Ты украл моё имя.

Герти попытался запротестовать, но слова лишь булькали в горле.

— Я… Позвольте… Мне…

— Я — Герти Уинтерблоссом. Единственный на земле Герти Уинтерблоссом! — зола изо рта Гиены тяжёлыми хлопьями оседала на пол, тая в темноте, — Не думай, что я ничего не знаю. Я всё понял. Ты двойник, фальшивка. Видимость. Дрянь, напялившая мою шкуру. Но тебе не получить меня. Нет.

Герти попытался выхватить из трости спрятанный клинок. Но Гиена успела быстрее. Она рванулась вперёд, ударив Герти невероятно тяжёлым плечом в живот и отшвырнув. Трость с полуобнажённым лезвием прыгнула в сторону и упала на пол. Герти уцепился рукой за дверной проём и только потому остался на ногах. От страха и боли он ослабел настолько, что даже если бы сумел удержать в руках клинок, не смог бы заколоть и кролика. Гиена, сладострастно сопя, надвигалась на него, неумолимая, как довлеющий над островом рок.

— Послушайте… — говорить было больно, но необходимо. И Герти говорил, отчаянно надеясь, что его слова, ударив в ковыляющего хищника, хотя бы задержат его, как град мелкокалиберных пуль способен сдержать медведя или льва, — Вы не понимаете, что случилось… Это ведь я — Уинтерблоссом. Я прибыл из Лондона. Меня командировали… Но случилось непредвиденное. Это всё остров, его фокусы… Он заставил вас думать, что мы одно существо. Внушил вам, что…

Герти взвизгнул, отпрянув назад. Удар Бангорской Гиены, который должен был раздробить его череп, разбил в мелкие осколки коридорный светильник.

— Не смей, — сказала Гиена, скрежеща золой на зубах, — Не смей. Это я прибыл из Лондона. Из канцелярии мистера Пиддлза. И надо мной Новый Бангор сыграл эту отвратительную шутку. Он лишил меня всего. Попытался сорвать с меня шкуру. Заживо. Я всё помню, ты, жалкий двойник!

— Что… помнишь? — выдавил Герти, пятясь.

— Я ехал на парокэбе. Несчастный дурак. Всё ещё думал… Дурак, дурак, миллион раз дурак… Тогда это и случилось. Остров вырвал мою душу из тела и сунул её в другое. В умирающее тело, блюющее золой. У меня ушло много времени, чтобы понять, что со мной случилось. Дьявольская шутка. Он зашвырнул мою душу в тело поганого угольщика. А моё собственное забрал себе. Сделал послушной куклой, словно в насмешку надо мной. Крысой. Дьявольская шутка. Отдай его мне! Отдай!

Нож в лапе Гиены прыгнул вперёд, вспарывая темноту. Герти отшатнулся в сторону, едва сохранив равновесие. Лезвие задело его предплечье, оставив полосу кипящей боли и заставив вскрикнуть. Герти слышал шипение, с которым сталь рассекла рваный рукав и рефлекторно прижал к себе повреждённую руку. В темноте не было понятно, как глубока рана. Рука была насквозь мокрой и в какой-то миг Герти с ужасом решил, что истекает кровью. Но кровь была слишком холодна и жидка. Дождевая вода. Он мокрый до нитки, вот в чём дело. Просто вода…

— Вы украли меня! — ревела Гиена, клокоча от ярости. Она не спешила, медленно оттесняя его к швартовочной площадке, откуда, как знал Герти, у него не будет пути к спасению. Если не считать таким путём тоненькую нить, натянутую между землёй и громыхающим небом, — Но я всё понял! Я раскусил эти фокусы! Я верну себе всё, что вы отняли у меня! И лицо, и тело, и имя! Я снова стану единственный Гилбертом Уинтерблоссомом!

Он замахнулся ножом и Герти судорожно попытался прикрыть беззащитный живот опущенными руками. Это было ошибкой.

Лезвие ударило его в левое плечо. Оно оказалось так близко от его глаз, что Герти вдруг сумел разглядеть его в мельчайших подробностях. Неровное, много раз точённое, из дрянной стали, покрытое разводами ржавчины. Боли не было. Лишь когда Гиена вырвала нож, заляпав щёку Герти тёплыми брызгами, он ощутил, как под кожу проникает, въедаясь всё глубже, жидкий огонь. Точно кто-то впрыснул ему в плечо стальным медицинским шприцом расплавленную смолу. Боль мгновенно перекинулась на грудь и бок, едва не обездвижив его.

Герти закричал, прижимая правую руку к ране и пятясь. Похоже, его крик показался Гиене райской музыкой. Она