– Это мисс… – произнес Джон Бейли, – а это миссис… это Каролина… и мистер… а это – мистер…

Их испуганные взгляды упали на элегантную одежду девушки, на ее красивое уверенное лицо, и все самым невежливым образом отвернулись от нее, желая себя защитить. Затем понемногу они стали к ней приближаться, повествуя намеками о своих идеалах в области искусства или экономики – наивные, словно первокурсники, и болтливые, словно ротарианцы. Все, кроме одной симпатичной девушки с немытой шеей и вороватым взглядом, – этот взгляд не отрывался от Жозефины с того мгновения, как она появилась в зале. Жозефина прислушивалась к общей беседе; ее восхищала выразительность речи, хотя она понимала едва ли половину и часто отвлекалась, ощущая резкую боль при мысли об отце. Возвращение в Лейк-Форест она сейчас воспринимала так, словно покинула его много лет назад; она опять слышала «хлоп-шлеп, хлоп» теннисных мячиков в дневной тишине. В этот момент все расселись на кухонных стульях; слово взял седовласый поэт:

– На сегодняшнем утреннем заседании комитет должен был принять решение по поводу нашей первой постановки. Возникли некоторые разногласия. Пьеса мисс Хаммертон, – он поклонился даме в брюках, – была рассмотрена самым тщательным образом, однако в силу того, что один из наших попечителей выступает против любых трактовок классовой борьбы, мы приняли решение на время отложить постановку мощной вещи мисс Хаммертон и вернуться к ней в будущем.

В этот момент Жозефина вздрогнула, услышав, как мисс Хаммертон зашикала низким и сердитым голосом, издав целую серию разных стонов, словно выражая настроение целого зрительного зала, а затем резким движением накинула на голову мягкую серую шляпу и в гневе покинула зал.

– Элси все принимает близко к сердцу! – произнес председатель. – К сожалению, наш попечитель, о котором я уже говорил и чье имя вы, без всяких сомнений, уже угадали, занимает самую непреклонную позицию по данному вопросу, являясь законченным реакционером. Поэтому наш комитет единогласно проголосовал за постановку «Негритянского погрома» Джона Бойнтона Бейли!

Жозефина на одном дыхании высказала свои поздравления. Во время аплодисментов девушка с вороватым взглядом принесла стул и уселась рядом с Жозефиной.

– Вы живете в Лейк-Форест? – с вызовом спросила она.

– Летом.

– Вы знакомы с Эмили Коуль?

– Нет, я ее не знаю.

– Но вы ведь из Лейк-Форест?

– Я живу в Лейк-Форест, – ответила Жозефина все так же вежливо, – но я не знаю Эмили Коуль!

Лишь на мгновение замешкавшись от такого отпора, девушка продолжила:

– Наверное, все здесь вам кажется какой-то игрой?

– Здесь ведь что-то вроде драматического кружка? – ответила Жозефина.

– Драматического кружка? Ну и ну, черт возьми! – воскликнула девушка. – Вы это слышали? Она думает, что здесь драмкружок, прямо как в школе миссис Пинкертон! – Ее никем не подхваченный смех в то же мгновение утих, и она повернулась к драматургу: – Как дела? Ты уже выбрал актеров?

– Пока нет, – коротко ответил он; его разозлило нападение на Жозефину.

– Наверное, ты хочешь пригласить миссис Фишке из Нью-Йорка? – продолжила девушка. – Ну, давай же, мы все с нетерпением ждем! Кто будет играть?

– Скажу тебе лишь одно, Эвелин! Ты – не будешь!

От неожиданности и злости она покраснела:

– Вот как? И когда же ты это решил?

– Уже давно.

– Ого! А ничего, что все реплики Клэр придумала я?

– Я их сегодня же вечером вырежу; их всего три! Я лучше вообще откажусь от постановки, чем позволю, чтобы ты сыграла Клэр!

Все остальные теперь внимательно слушали.

– Да не больно-то и хотелось! – начала девушка слегка дрожащим голосом. – У меня и в мыслях не было…

Жозефина заметила, что Джон Бейли выглядел бледнее обычного. Его губы твердо сжались, лицо словно окаменело. Девушка внезапно вскочила, выкрикнула: «Ты дурак!» – и выбежала из зала.

Второе темпераментное отбытие вселило в оставшихся некоторое уныние; собрание тут же окончилось, а все вопросы перенесли на следующий день.

– Давайте прогуляемся! – предложил Джон Жозефине, когда они вышли на выглядевшую теперь иначе вечернюю улицу; тепло унес первый же ветерок с озера Мичиган.

– Давайте прогуляемся, – повторил Джон. – Мне слегка тошно от того, как она с вами обошлась.

– Мне она не понравилась, но теперь мне ее жаль. Кто она такая?

– Она работает в газете, – уклончиво ответил он. – Послушайте! А вы не хотели бы сыграть в этой пьесе?

– А я не смогу – я ведь выступаю в концерте у себя, в Лейк-Форест.

– Это все светские штучки, – сказал он, презрительно скривив губы. – «А вот перед вами веселые девчонки, которые умеют играть в гольф! Быть может, они порадуют нас песенкой?» Если хотите сыграть в моей вещи, я дам вам главную роль!

– Но с чего вы решили, что я умею играть?

– Да ладно вам! С вашим-то голосом? Послушайте! Героиня в пьесе очень на вас похожа. Причиной негритянского погрома стали двое: один черный, второй белый. Черному до смерти надоела его черная жена, и он влюбляется в сексапильную мулатку и из-за этого злится на весь мир, понимаете? А белый слишком рано женился и находится в точно таком же положении. Когда оба улаживают свои личные дела, погромы тоже утихают, понимаете?

– Весьма необычно, – затаив дыхание, ответила Жозефина. – А кого буду играть я?

– Вы будете той девушкой, в которую влюблен женатый мужчина.

– Это роль, которую хотела сыграть та девушка?

– Да. – Он нахмурился, а затем добавил: – Она – моя жена!

– Ах! Так вы женаты?

– Я женился слишком рано – совсем как герой моей пьесы. С одной стороны, в этом нет ничего плохого, поскольку мы оба не верим в старомодный буржуазный брак, когда живут в одной квартире и все такое прочее. Она не стала менять фамилию. Но, тем не менее, мы дошли до того, что стали друг друга ненавидеть.

Как только прошло первое потрясение, тот факт, что он женат, тут же перестал казаться Жозефине чем-то из ряда вон выходящим; в один прекрасный день два года назад лишь добросовестность сельского священника помешала Жозефине стать миссис Трэвис Де-Коппет.

– За все приходится когда-нибудь расплачиваться, – заметил он.

Они свернули, вышли на бульвар и прошли мимо отеля «Блэкстоун», из окон которого доносилась приглушенная танцевальная музыка.

На улице горящий закат отражался зеркальными стеклами сотен автомобилей, направлявшихся за город или на северное побережье озера; город без них вполне обойдется, и воображение Жозефины, вместо того чтобы лететь за машинами, задержалось здесь; она думала об электрических вентиляторах в ресторанчиках, где на витринах были выложены лобстеры на льду, и о световых рекламах, сверкающих и кружащихся на фоне мрачного городского неба – горячего, черного неба. И о заполняющей все вокруг, ужасно чуждой, тягостной тайне крыш домов и пустых квартир, о белых платьях на дорожках в парках, и о похожих на звезды пальцах, и о похожих на луны лицах, и о тех, кто сейчас с незнакомцами, чьи имена едва-едва удерживаются в памяти.