Вторым американцем, предложившим вступиться за Сент-Экса, оказался фотограф журнала «Лайф» Джон Филлипс. Его отец, Уэлшмен, еще до призыва во французскую армию в 1914 году решил осесть в Кабилии, и его сын вырос, свободно владея местным диалектом, так же как французским языком. Для Джона Филлипса, таким образом, возвращение в Алжир было подобно возвращению домой, где несвежий аромат пустых винных бочек на причалах и запах кожи, апельсинов и жаренного в масле печенья, смешанный с влажным дыханием моря и случайными дуновениями запаха жасмина, будил его самые ранние воспоминания детства.

Однажды, во время передышки между двумя заданиями по аэрофотосъемке, он услышал, что Сент-Экзюпери тоже в Алжире, и решил позвонить ему.

– Полковник, – обратился он.

– Майор, – поправил его Сент-Экс.

Филлипс извинился. У них был общий друг, объяснил он, пилот Роуз, на которого Сент-Экс однажды накричал в Аргентине за то, что тот посадил самолет следом за ним, а не полетел дальше, на следующий «аэропорт назначения».

«Впервые он предстал передо мной, – вспоминал годы спустя Филлипс в «Удивительном мире», – силуэтом в окне в ранний зимний сумрак. В профиль это был настоящий Пико делла Мирандола XX столетия с насмешливым носом, которым он нагловато втягивал воздух. Видимо, от этого и пошло его прозвище Пик-ла-Лун («Проткни луну»).

В фас, однако, Сент-Экс проявлял немного признаков последствий аварий, которые сломали фактически каждую косточку его тела. Самая страшная катастрофа случилась с ним в Гватемале, где, как он любил выражаться, он «узнал всю серьезность гравитации и восемь дней не приходил в сознание». Один шрам после этого несчастного случая задрал бровь, придав взгляду постоянное вопросительное выражение, а из-за другого шрама на губах играла кривая усмешка».

Предавшись ненадолго воспоминаниям о Мермозе и Гийоме («Я – последний в живых, и я могу ручаться вам, это – весьма странное чувство»), Сент-Экс отправился на кухню, чтобы приготовить что-нибудь выпить. Филлипс заинтригованно смотрел, как он смешивает мягкий мускат с крепким спиртом, отделенным от обычного вина, а затем поджигает смесь вместо взбалтывания. Вернувшись в гостиную, Сент-Экзюпери глубокомысленно поглядел на дно своего стакана. Он объяснил Филлипсу, что у него нет сил писать о войне, потому что он в ней не участвует, а «только те, кто участвует, имеют право говорить». «Я хочу писать, – продолжил он после долгой паузы, – и я помогу вам опубликоваться, если вы поможете восстановиться в моей эскадрилье».

Не в силах даже представить себе Сент-Экса запертым, совсем как в тот день, навсегда в мрачной алжирской гостиной, Филлипс обещал сделать все от него зависящее. В последующие несколько дней он виделся с ним совсем мало, поскольку они все время разъезжали по городу, при этом Сент-Экс «выглядел совершенно не к месту изысканно в своей летной форме, прикрытой просторным синим плащом».

Получив новое задание, Филлипс вернулся в Неаполь, где он встретился с полковником Тексом Мак-Крари, другим офицером при штабе генерала Икера, который согласился, что если человек так мучается из-за своего неучастия в войне, то надо ему это участие разрешить. Полковник поставил этот вопрос перед генералом Икером, и тот обещал все продумать.

Что произошло далее, точно не ясно. Лионель Шассен вспоминал, как они с Сент-Экзюпери прилетели в Неаполь из Вилласидро, в Сардинии, на встречу с генералом Икером, но не смогли прорваться мимо адъютанта, очевидно никогда не слышавшего о Сент-Экзюпери. Им, однако, сообщили, что Икер должен лететь в Алжир на следующей неделе, чтобы пообедать с одним французским членом кабинета министров. И так как Шассен и Сент-Экс знали человека, с которым собирался встретиться генерал, у них не возникло проблем с получением аналогичных приглашений. «И именно во время этого обеда генерал Икер, под влиянием хорошего стола и вин Алжира, дал Сент-Экзюпери специальное разрешение выполнить пять боевых вылетов в составе 2/33».

Джон Филлипс рассказывает все несколько иначе, хотя и не слишком противореча рассказу: Сент-Экзюпери, вероятно не желая охладить пыл Филлипса, не стал сообщать ему о тех, кто тоже обещал ему помочь. По возвращении в Алжир из Неаполя Филлипс встретился с Сент-Эксом. Тот был глубоко обижен: его собственные однополчане брали его только вторым пилотом (на шассеновских «Мародерах»). «В надежде убедить лично генерала Икера он полетел со мной назад в Италию, в самоволку, насколько я мог судить. Помогая ему паковаться, я обнаружил, что большинство его вещей состояло из огромной груды бумаг, возвышавшихся, подобно вулкану, на низком столике. Еще у него было несколько авторучек, и он попросил, чтобы я сам взял его чернильницу, иначе она потеряется».

В Неаполе Филлипс уже обзавелся квартирой, и именно там, в живописном старом квартале Вомеро с видом на большой портовый город, обосновался Сент-Экс. Ожидая приема у Икера, он проводил время в чтении Кафки и, по словам Филлипса, «выходил победителем в партиях в шахматы, но оказался слабым партнером в игре в слова. Его спортивный настрой был таков, что он не только ненавидел проигрывать, но и воздерживался от игр, в которых не мог выигрывать часто. Все же он никогда не позволял себе увлекаться лишь играми, в которые играл хорошо».

Эскадрилья Гавуаля базировалась теперь в Помильано, на границе Неаполя, и 23 апреля Жан Лельо, недавно назначенный офицером по планированию разведвылетов, увидел ликующего Сент-Экса, идущего к их «лайтнингам» в восхищении от перспективы скорого воссоединения со своими товарищами. Везувий начал одно из своих периодических извержений, и Лельо потратил почти все утро, катая геолога из Алжирского университета вокруг попыхивающей в небо горы в то время, как его пассажир делал снимки. Профессор Ноэзлин, так звали визитера, был столь доволен прогулкой, что пригласил Лельо, Сент-Экзюпери, Шассена и британского генерала по фамилии Стивенс в гости в тот же вечер. Той ночью они обедали на террасе ресторана, с которой открывался вид на утесы и залив. Зрелище было захватывающим. С расстояния вулкан пылал, подобно конусу раскаленного железа, поскольку жидкая лава текла вниз по его склонам. Лавины окрашенного в красный цвет дыма вырывались из кратера, перемежаясь с искрами и выбросами пламени, и время от времени яркая вспышка выстреливала далеко в озлобленное небо очередной столб дыма. Ноэзлин рассказывал о природе вулканов и землетрясений, после чего Сент-Экзюпери расширил тему обсуждения, заговорив о различных формах энергии. Его утверждение, что атомная бомба остается просто вопросом времени, ошеломило слушателей. Но Антуан вовсе не собирался внушать компании благоговейный страх, скорее, вслух размышлял о том, как это внезапное усиление человеческой мощи до «масштабов Вселенной» повлияет на человечество и не приведет ли это человека к мысли о своем всемогуществе.

На следующий день, когда Лельо разыскал его по адресу, который тот оставил ему в Неаполе, двери квартиры оказались приоткрыты, но Сент-Экса нигде не было видно. Пройдя через несколько пустых комнат, Лельо остановился у окна, оглядывая внутренний двор, и увидел в воздухе множество дрожащих на ветру белых бабочек. Балконы были забиты смеющимися и визжащими от восторга детьми, которые хлопали в ладоши от восхищения при виде этих маленьких вертолетиков. Их Сент-Экс и еще несколько его друзей вырезали из листов бумаги.