Это было замечательное сооружение. Колоссальное и замысловатое хитросплетение рельсов и контактных сетей, иным из которых исполнился чуть ли не век; система протянулась от Пенсильвании через Манхэттен до Лонг-Айленда. Пенн-стейшн[64]и огромный узел на лонг-айлендской станции Джамейка теперь принимали миллионы пассажиров. Естественно, железная дорога делала все возможное, чтобы убедить белый свет в преимуществах проживания на Лонг-Айленде, откуда можно запросто попасть в большой город. А островные железнодорожные линии строили в основном итальянцы.

В итоге итальянские общины стали активно заселять приятное южное побережье Лонг-Айленда.

Как только Америка вступила в войну и еще до того, как появились призывные списки, Джузеппе Карузо решил пойти добровольцем. Отцу это не понравилось, но Джузеппе сказал:

– Папа, мы же итальянцы и по-прежнему чужаки. Мы должны показать, что итальянцы – такие же порядочные американцы, как остальные. А раз я старший сын, то мне и идти.

Сальваторе навсегда запомнил день, когда его старший брат вернулся живой и невредимый и под улыбки и поздравления соседей прошелся по Малберри-стрит в форме. Он даже удостоился дружеского кивка от шедшего мимо полицейского-ирландца. И может быть, именно тогда Сальваторе стал настоящим американцем – с гордостью наблюдая за братом, который уже проторил дорогу своим служением.

Вскоре после своего возвращения Джузеппе решил вступить в группу собратьев по оружию, которые собирались работать на лонг-айлендской магистрали. И не прошло и года, как один из товарищей по работе познакомил его с симпатичной девушкой-итальянкой. Ее семья жила на Лонг-Айленде близ Вэлли-Стрим, но самое сильное впечатление на Карузо произвели слова Джузеппе о том, что у нее есть земля.

Немного земли, разумеется, но для выращивания овощей не нужна огромная ферма. Сейчас очень многие итальянцы превращались в мелких лонг-айлендских фермеров. Одно предприимчивое семейство Брокколи выращивало одноименную капусту и обзавелось подрядами на ее поставки в лучшие рестораны Нью-Йорка.

Семья девушки жила скромно. Большим плюсом оказалось то, что у нее не было братьев, а потому им с Джузеппе предстояло на старинный манер унаследовать родительскую ферму, а семейству Карузо – вернуться к корням и заняться земледелием.

Свадьбу устроили тоже традиционную – деревенскую, как дома. Через год Джованни и Кончетта Карузо переехали на Лонг-Айленд. Они не могли позволить себе уйти на покой, но Джузеппе нашел им работу полегче. Кончетта Карузо была довольна впервые за двадцать с лишним лет после приезда в Америку. Мария переехала с ними и вскоре устроилась в магазин.

А Сальваторе, Анджело и дядя Луиджи остались в городе.

И конечно, Паоло. Правда, он вообще не показывался. Через несколько месяцев после гибели Анны он бросил чистку ботинок и заявил дома, что работает на человека, владеющего недвижимостью в Гринвич-Виллидже. Сальваторе однажды побывал там и обнаружил контору, где несколько итальянцев сидели за бухгалтерскими книгами. Когда он сказал, что ищет своего брата Паоло, ему ответили, что того нет, и не предложили подождать. Это было все, что он разузнал. Каждую неделю Паоло выкладывал на стол деньги, но мать брала их нехотя, а от подарков, если он приносил, неизменно отказывалась. Со временем они почти перестали разговаривать, и он в конечном счете объявил, что нашел себе другое жилье.

Однако каждые несколько месяцев – обычно когда Сальваторе был где-то один – Паоло неожиданно появлялся, всегда одетый с иголочки. Он улыбался и обнимал Сальваторе, они трепались о том о сем, а иногда обедали. Но в Паоло наметилась жесткость. Сальваторе легко представлял его холодным и грозным. Их старой дружбе пришел конец. Перед уходом Паоло всегда вручал Сальваторе деньги для родителей.

Сальваторе и Анджело обсудили переезд на Лонг-Айленд и быстро пришли к выводу, что им это не по душе. Они устроили перестановку, чтобы приютить дядю Луиджи. Все трое усердно работали, делили квартплату и понемногу еженедельно откладывали. Сальваторе подозревал, что дядя Луиджи накопил изрядно, так как получал чаевые, а питался преимущественно тем, что оставалось в ресторане, но дядины сбережения всегда были тайной. Однажды он спросил, куда тот девает деньги, и дядя ответил: «Вкладываю». А когда его спросили, откуда он знает во что, Луиджи сказал, что молится святому Антонию. Сальваторе так и не понял, было ли это шуткой.

Сальваторе навсегда запомнил слова Анны. Он исправно присматривал за Анджело и совершенно не тяготился этой обязанностью. Он любил братишку. После смерти Анны он начал показывать ему мир. Когда Карузо только прибыли в Нью-Йорк, метро доходило лишь до Гарлема, но за последующие двадцать лет протянулось в Бронкс и дальше, через Бруклин вглубь Куинса. Проезд стоил всего пять центов, куда бы ни ехали. Иногда они с Анджело заезжали в растущие пригороды только затем, чтобы сказать, что побывали там.

Сальваторе водил Анджело и на бейсбол. За янки играл Малыш Рут, и нью-йоркский бейсбол был захватывающим зрелищем. Благодаря Паоло, который где-то раздобыл билеты, они сходили на стадион «Поло Граундс» и посмотрели бой Джека Демпси с Луисом Фирпо, Бешеным Быком из Пампасов. Это было достопамятное событие – Демпси отделали по полной, прежде чем он собрался с силами и победил.

Но больше всего Анджело любил кино. Билеты стоили недорого. Они смотрели «Кейстоунских копов» и Чарли Чаплина, который осел в Америке и сменил театральные подмостки на экран. Они снова и снова ходили на великие фильмы Д. У. Гриффита. Как только тапер начинал играть, лицо Анджело делалось вдохновенным и он забывал все на свете. Вдобавок он обладал поразительной памятью и мог перечислить все фильмы с его любимыми актерами, а также факты их творческой и жизненной биографии, да так, как иные сверстники не умели вспомнить бейсбольный счет. С особым рвением он следил за карьерой Мэри Пикфорд и Лилиан Гиш.

Однако звезды эти, похоже, были единственными женщинами в жизни Анджело. Сальваторе с удовольствием встречался с девушками и думал, что рано или поздно женится, но нужно подкопить деньжат. Пока же он раз в неделю навещал старый злачный квартал неподалеку от Бродвея в районе Тридцатых улиц. В Маленькой Италии было полно проституток, но он предпочитал не афишировать эту часть своей жизни. Дядя Луиджи знал о его похождениях и постоянно советовал быть осторожнее. «Ты знаешь, что на войне было так туго с резинками, что почти три четверти наших ребят подцепили заразу?» Он даже подсказал, где разжиться дефицитным латексом. Сальваторе принял меры предосторожности. Дяде же он сказал, поведя плечом: «Шлюхи стоят денег, но это лучше, чем свихнуться».

Сальваторе не понимал, почему Анджело так мало общается с женщинами. Возможно, он был слишком робок. Сальваторе счел своим долгом что-нибудь предпринять, но дядя Луиджи посоветовал оставить брата в покое.

Дядю Луиджи волновал не досуг, а трудовая деятельность Анджело. Когда Сальваторе стал каменщиком, Анджело спокойно примкнул к нему. Была ли причина в гирях, с которыми он продолжал упражняться, или же нет, но Анджело превратился в довольно жилистого юношу, которому легко давался физический труд.