«А что если использовать ее для разрушения треугольника? – осенила Бетти отчаянная идея. – Это же сила Дема, она призвана уничтожать».

Беатрис устремила свою ману к ручейку, зачерпнула из него часть темной энергии, но тут же вскрикнула от боли. Проклятая сила обжигала не хуже раскаленного утюга. Бетти с тревогой обернулась к сражавшимся мужчинам и заметила, что герцог собирается нанести Эдману сокрушительный удар.

– Дураков нужно учить, – не унимался Серпентас. – Я преподал тебе хороший урок. Но ты все равно вечно путался под ногами. Я заручился поддержкой пиратов, но ты без конца нарушал наши планы. Пришлось подложить под тебя Микаэллу. Тебе всегда нравились такие безмозглые потаскухи. Ты как преданный пес бегал к ней и трахал эту похотливую дрянь, а она выспрашивала у тебя секретные сведения и докладывала мне. Жаль ты не сдох в той заварушке, что я подстроил.

На Эдмана страшно было смотреть. Боль, гнев, унижение – все смешалось в его душе, и он с оглушающим воплем бросился на герцога. Но поток его маны иссяк, и ему нечего было противопоставить врагу. Серпентас одним подсекающим ударом сбил его с ног и припечатал к каменному полу энергетическим потоком, Эдман закричал от боли.

Беатрис обезумела от страха, зачерпнула как можно больше темной силы, не чувствуя, как та разъедает ее магическую частицу, и выплеснула на сияющие линии. Раздалось шипение, точно ледяной водой залили костер, и треугольник погас. Бетти вырвалась за его пределы и помчалась к Эдману. Герцог почти уничтожил его, давя своей магией, и в пылу борьбы ничего не замечал вокруг. Застыв поодаль, Беатрис устремила свою ману к возлюбленному и ощутила, как он жадно поглощает ее.

Эдман почувствовал живительную силу Сонар и молниеносно усвоил ее, восполнив опустевший резерв. Он выждал, когда Серпентас начал слабеть, и атаковал резко и беспощадно. Поток его магии врезался в грудь герцога, и тот отлетел назад. Пошатываясь, Эдман поднялся и вновь ударил Альмонда чистой энергией.

Герцог не успел направить встречный поток и рухнул на пол. Эдман наступал, стегая противника маной, точно кнутом, Бетти продолжала питать его резервуар, не ощущая, что неминуемо теряет силы. Серпентас чудом вскочил на ноги и побежал к Беатрис. Подлетев к ней, он отвесил Бетти такую оплеуху, что она рухнула, ударилась головой и потеряла сознание.

Эдман кинулся на герцога и принялся душить, тот захрипел, рванулся вперед, оступился и влетел прямиком в приоткрытые на изнанку двери. Струя темной энергии пронзила его насквозь, душераздирающий крик боли и ужаса огласил проход, Серпентас упал на магический треугольник и растворился в воздухе. Хрупкое равновесие нарушилось, темный и светлый потоки перемешались, образовав воронку, магический фон дрогнул, и грань между изнанкой и миром людей покрылась трещинами. Эдман подхватил Беатрис на руки и побежал прочь. Но каменный пол крошился под ногами, мысок попал в углубление, и Джентес полетел вместе с Бетти вперед.

– Эд, очнись! – орал на него Иксли и тряс за плечи. – Щит лопнул. Надо спешить.

Голова кружилась, во рту стоял омерзительный горький привкус, невыносимо мутило. Эдман, превозмогая дурноту, поднялся и поплелся за выломившими дверь стражами.

Иксли склонился над лежащим на полу герцогом. Жандармы окружили лежавшую на камне Сонар и рассматривали вонзенные в ее ладони и ступни кинжалы.

– Сдох паскуда, – процедил Вилмор, ощупывая шею Серпентаса.

Эдман подошел к жертвеннику и распорядился:

– Отойдите.

Он аккуратно выдернул клинки, отшвырнул в сторону и прошептал заживляющее заклинание над ранами Беатрис, но оно не сработало. Не задумываясь, Эдман оторвал полоски ткани от своей рубашки, перевязал ими руки и ноги Сонар и проговорил:

– Герцог мертв. Нам с Беатрис здесь делать больше нечего. Вил, окажи любезность, попроси кого-нибудь доставить нас домой.

Искли обернулся и увидел, как глаза друга закатились, и он повалился на пол возле камня.

Эдман провел в забытьи три дня. Доктор Хрюст делал все возможное, чтобы он скорее восстановился, но магическое истощение оказалось не так-то просто исцелить. Мана накапливалась в его резервуаре катастрофически медленно, и снадобья оказывали лечебный эффект довольно вяло.

Открыв глаза, Эдман осмотрелся и увидел в кресле возле своей кровати дремлющего Вилмора. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь плотные шторы и блуждали по его лицу, но главе департамента это нисколько не мешало.

– Тебе пора в отпуск, – хриплым голосом вынес вердикт Эдман. – Засыпаешь где попало.

Иксли вздрогнул и потер лицо руками.

– Уже и прикорнуть нельзя у постели больного, – недовольным тоном отозвался он. – Это ты тут прохлаждался без дела, а я последние три дня вообще дома не появляюсь. Некогда.

– Три дня? – переспросил Эдман, приподнимаясь на локтях и ошарашенно глядя на друга. – Это я столько здесь провалялся?

– Именно. Видно, решил, раз герцог благополучно скончался, можно расслабиться.

– А это не так? – с тревогой взглянул на него Эдман.

Глубокие складки расчертили высокий лоб Вилмора, и он нехотя признался:

– Как посмотреть. С одной стороны – нет мятежника, и некому воду мутить. Но с другой – он был единственным, кто мог бы снять с правящей четы последствия ритуала. 

– Зигриду стало хуже?

– Нет, он в порядке, – покачал головой Иксли. – Насколько это вообще возможно при сложившихся обстоятельствах. Но императрица Адия хоть и очнулась, но никого не узнает. Врачи опасаются за ее рассудок. Зигрид сильно подавлен всем произошедшим. Никогда его не видел в таком состоянии.

Эдман откинулся на подушку и посмотрел на побеленный потолок невидящим взглядом. В памяти всплыло перекошенное ненавистью лицо Серпентаса и его предсмертный крик. Такой участи Джентес не пожелал бы никому, но и взять герцога живьем не было никакой возможности. То, что Альмонд задумал, подвергло опасности не только его самого и Сонар, но и весь мир. Чудо, что удалось его остановить.

Но к облегчению, завладевшему Эдманом, все же примешивалась изрядная доля горечи. Каждая женщина, которую ему посчастливилось любить, так или иначе, была связана с герцогом. Узнав правду, Эдман осознал, что любовь к Кэти была не более чем юношеской влюбленностью, оставившей глубокую рану в его душе из-за предательства дайны, а чувства к Микаэлле больше походили на животную ненасытную страсть, и воспоминания о ней теперь доставляли лишь неудобства, точно были чем-то постыдным, о чем непринято говорить в приличном обществе.

– Как Беатрис? – спросил Эдман, ощутив, что это единственное, о чем он хотел бы сейчас узнать.

Но лицо Вилмора неожиданно приобрело суровое, даже неприступное выражение, какое частенько у него бывало, когда требовалось поставить на место зарвавшегося аристократа.

– Пока без сознания, – ответил он, таким тоном, словно Эдмана подобные вещи интересовать в принципе не должны были. – Она во дворце. Личные лекари Зигрида делают все, что в их силах.