Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сволочь!
Той ночью Мо Жань решил, что небо – тоже вполне хорошая крыша, а земля – прекрасная циновка. Лежа на ковре из опавших цветов персика, он рассеянно смотрел на звезды и вспоминал…
– Братишка… Ши Мэй… Учитель… Сюэ Мэн… ложный Гоучень в озере Цзиньчэн… Чу Сюнь и его сын в иллюзорном мире…
Смутные тени минувших событий мелькали перед его глазами. Где-то в глубине души он чувствовал, что было во всем этом что-то неуловимо неправильное, но никак не мог ухватить суть. Эта мысль мелькнула подобно вспышке и растаяла в ночи, напоенной ароматом пышно цветущих персиковых деревьев.
Мо Жань поднял руку, поймал опавший лепесток и сквозь него посмотрел на луну, цвет которой сегодня напоминал о мертвой душе, ищущей успокоения.
Ему показалось, что он снова вернулся в прошлое, в тот самый миг, когда он лежал в приготовленной для себя могиле и смотрел на падающие лепестки. В тот день все цветы на горе обесцветились, и их аромат исчез.
Последнее, что он помнил, это падающие цветы яблони…
Хайтан…
Почему, если в прошлой и этой жизни Мо Жань так любил Ши Мэя, он похоронил себя под яблоней рядом с пагодой Тунтянь, в том самом месте, где впервые увидел Чу Ваньнина?
Многое из того, что он делал в прошлой жизни, теперь пугало его самого. После возрождения чем дольше он жил, тем больше не понимал, почему тогда был так жесток, зачем творил все эти зверства.
Вырезал целые города, унизил и довел до смерти Учителя... заставил Чу Ваньнина делать все те вещи…
Мо Жань выкинул лепесток, положил руку на лоб и закрыл глаза.
Только что младший брат сказал: «Я тоже могу быть голодным, мне тоже может быть больно, я тоже живой человек». Эти слова снова и снова звучали в его голове и, хотя их произнес маленький брат, но в этот момент перед мысленным взором Мо Жаня возник образ другого человека.
Одежды этого мужчины были белы, как первый снег, но в одно мгновение они превратились в алое одеяние феникса, совсем как то, что было на нем в день их призрачной свадьбы в мире грез.
“Я тоже человек…”
Мне тоже может быть больно…
Мо Жань…
Мне больно...
Мо Жань вдруг почувствовал, что его сердце сжалось так сильно, что ему стало трудно дышать. Холодная испарина выступила на лбу, казалось, вот-вот что-то вырвется изнутри.
Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
– Прости меня… – почти беззвучно.
Он не знал, к кому были обращены эти слова: к Маленькому учителю или все-таки к тому старому другу* в алом одеянии феникса…
[*故人 Gùrén Гужэнь старый друг; бывший супруг; покойный, умерший].
В это время в спальне Ши Мэй поднялся и сел на кровати. Не зажигая лампу и не обуваясь, юноша тихо подошел к окну. Он нашел глазами спящего под персиковым деревом Мо Жаня, который одной рукой все еще сжимал глиняный горшок. По пустому взгляду темных глаз было невозможно понять, о чем он думает.
На следующее утро Мо Жань проснулся на ковре персиковых лепестков. Поморщившись, он вдохнул свежий утренний воздух и сладко потянулся, собираясь встать. В этот момент резкий визг нарушил мирную тишину Заоблачного Павильона:
– Аааааа!
Мо Жань потер глаза и одним рывком поднялся с земли. От картины, открывшейся его взгляду, кровь застыла в жилах.
Пятнадцать лучших стражей юйминь, отвечающих за охрану Заоблачного Павильона, разделили участь Восемнадцатой. Все они были задушены, вокруг шеи каждой мертвой юйминь была обвита пылающая алым ивовая плеть.
Цзяньгуй!
Пятнадцать юйминь были развешены на персиковых деревьях вокруг Заоблачного Павильона. Алые рукава их одежд развевались на ветру, длинные юбки едва касались земли. Они были похожи на выставленные кем-то напоказ срезанные цветы. Зрелище было ужасным, но и не лишенным особой мрачной эстетики.
Служанка-юйминь, которая принесла гостям завтрак, все еще продолжала вопить. От ужаса и рыданий ее трясло, плетеная корзина выпала из рук, каша и выпечка вывалилась на землю. Увидев Мо Жаня, стоящего под деревом, юйминь затряслась еще сильнее и потянулась рукой куда-то за спину.
Мо Жань автоматически сделал шаг вперед:
– Нет, послушайте меня…
Слишком поздно, юйминь уже коснулась амулета на талии. Это заклинание позволяло представителям птичьего народа общаться, невзирая на расстояния. Почти мгновенно все вокруг стало красным от перьев спускающихся с небес юйминь. Казалось весь птичий народ, живущий в Персиковом Источнике, собрался в Заоблачном Павильоне.
Все прибывшие при виде мертвых стражей на некоторое время впали в состояние оцепенения.
– Старшая сестра!
– Сестра!
Первоначальная мертвая тишина взорвалась воплями и рыданиями. Великий исход пернатых в одном направлении привлек внимание и гостей Персикового Источника. С каждой секундой толпа становилась все больше и злее. Заоблачный Павильон быстро погрузился в атмосферу безудержного гнева и скорби.
– Мо Жань! В этой ситуации что еще ты можешь сказать в свое оправдание!
– Убийца! Ты сошел с ума!
Впавшие в неистовство юйминь, рыдали и выли:
– Пусть заплатит жизнью! Убейте его! Убейте!
Мо Жань же просто лишился дара речи. Все, что он мог сказать:
– Если я убийца, то почему все еще не покинул Заоблачный Павильон? Если бы их убил я, разве стал бы ждать, пока вы придете и схватите меня?
Рыжеволосая юйминь сплюнула и с презрением крикнула:
– Тьфу! В прошлый раз ты говорил то же самое. Нет у тебя совести…
Другая подхватила:
– Почему убита только стража, а ты жив и здоров?
– Да, верно!
– Вот уж правда, чужая душа – потемки!
– Даже если убийца не ты, он точно как-то связан с тобой! Почему он не убил тебя?! Скажи нам!
– Кровь за кровь!
Мо Жаню действительно стало смешно.
В прежней жизни он косил людей как траву, но никто не осмелился напомнить ему о “кровном долге”, никто не посмел потребовать заплатить “кровью за кровь”. Но в этой жизни он никого не убивал, но его постоянно несправедливо обвиняют. Вот уж, воистину, этот мир так несправедлив. Он закрыл глаза, собираясь с мыслями, и только хотел ответить, как в небе появилась алая вспышка, которая устремилась к Заоблачному Павильону.
Правительница юйминь медленно спустилась с небес на землю. Выражение ее лица не предвещало ничего