потом об этом кончим раз и навсегда. — Теперь она обращалась через стол к мистеру Бинфорду. — Какого черта вы беситесь? Что с вами сегодня случилось, что вы на людей кидаетесь?

— Ничего, насколько мне известно, — ответил мистер Бинфорд.

— Ясно, ничего, — неожиданно сказал Отис. — Ничего не случилось. Она и с места не стронулась. — Словно электрическая искра пробежала по комнате, мисс Реба застыла на месте с раскрытым ртом, не донеся до него вилку. Я пока ничего не понял, но все остальные поняли, в том числе и Бун. А в следующую минуту понял и я.

— Кто с места не стронулся? — спросила мисс Реба.

— Лошадь, — сказал Отис. — Лошадь с коляской, на которую мы поставили. Верно я говорю, мистер Бинфорд?

Теперь тишина сделалась такая, будто по комнате не просто искра пробежала, а через всех, кто в ней был, пропустили ток высокого напряжения. Помнишь, я тебе уже говорил, что в Отисе было что-то неладное. Хотя сейчас дело было не в этом, во всяком случае, не только в этом. Но мисс Реба не сложила оружия. Женщины — замечательный народ. Они что угодно вынесут, потому что они мудрые и понимают: если горе и беда неминуемы, что ж — ныряй в них с головой и выплывешь на другой берег. По-моему, это удается им благодаря тому, что они и физическую боль не воспринимают всерьез, не удостаивают ее такой чести, и, кроме того, им не стыдно, когда их сбивают с ног.

Она и тут не сдалась.

— Ставили на лошадь? — сказала она. — В Зоологическом саду? В Овертонском парке?

— Ничего не в Овертонском парке, — сказал Отис, — А в беговом. Мы встретили в трамвае одного типа, он знал, какая лошадь придет первая, вот мы и раздумали идти в Овертонский парк. Только она не пришла первая, верно я говорю, мистер Бинфорд? Но мы все равно проиграли меньше, чем тот тип, мы даже сорока долларов не проиграли, потому что мистер Бинфорд дал мне из них двадцать пять центов, чтобы я не проболтался, так что мы проиграли только тридцать девять долларов семьдесят пять центов. Правда, в конце плакали и мои двадцать пять центов — они на пиво пошли, про которое мистер Бинфорд говорил. Верно, мистер Бинфорд?

Снова наступила тишина. Уже как будто совсем мирная. Затем мисс Реба сказала:

— Сучий ты сын. — Потом прибавила: — Давай, кончай сперва свой бифштекс, если хочешь. — Надо сказать, что мистер Бинфорд тоже был не робкого десятка. Он тоже был гордец: спуску не давал и сам пощады не просил, как бойцовый петух. Аккуратно и не спеша скрестив нож и вилку, он положил их на бифштекс, почти еще нетронутый, и даже салфетку сунул в кольцо, потом встал и сказал:

— Прошу прощения у всех присутствующих, — и вышел, ни на кого не взглянув, даже на Отиса.

— Иисусе Христе, — сказала одна из опоздавших, молоденькая. Тут я заметил, что в приоткрытых дверях кухни стоит Минни. — Как вам это понравится?

— А ну, выметайтесь отсюда, — сказала мисс Реба девушке. — Обе.

Девушка и та, которая постарше, поспешно встали.

— Как? Насовсем? — спросила девушка.

— Нет, — сказала мисс Корри. — Просто не путайтесь тут пока под ногами. Если сейчас не ждете к себе никого — ну и пойдите прогуляйтесь где-нибудь поблизости.

Они не заставили просить себя дважды. Мисс Корри встала.

— И ты тоже, — сказала она Отису. — Иди к себе наверх и носа не высовывай.

— Ему придется мимо двери мисс Ребы пройти, — сказал Бун. — Забыла, какую он порцию получит?

— Я уже получил. И не двадцать пять, а побольше, — сказал Отис. — Я целых восемьдесят пять центов заработал в субботу вечером, когда — как ее? — пианолу им крутил, пока они танцевали. Он как пронюхал про пиво, так их тоже отобрал.

Мисс Реба поглядела на него.

— Значит, ты его из-за восьмидесяти пяти центов продал? — сказала она.

— Убирайся на кухню, — сказала мисс Корри Отису. — Минни, он опять там побудет, ладно?

— Ладно, — ответила Минни. — Попробую его до ледника не допускать. Но только он чересчур для меня шустрый.

— Черт с ним, пусть тут околачивается, — сказала мисс Реба. — Теперь уже поздно. Надо было раньше отсылать его в другое место, когда он на прошлой неделе с арканзасского поезда еще не сошел.

Мисс Корри пересела на стул рядом с мисс Ребой.

— Почему вы не пойдете и вещи ему не уложите? — спросила она очень мягко.

— Ты кого это вздумала подозревать? — сказала мисс Реба. — Да я ему все свои деньги доверю, все до единого пенни. Если б только не эти сволочные лошади!

Она вдруг встала, выпрямилась — статная, стройная фигура, суровое, красивое лицо, чересчур рыжие волосы.

— Какого дьявола я не могу без него прожить? — сказала она. — Какого дьявола?

— Будет, будет, — сказала мисс Корри. — Вам надо выпить. Дайте Минни ключи… Хотя нет, пока еще в вашу комнату нельзя.

— Он ушел, — сказала Минни. — Входная дверь хлопнула. Он на сборы много времени не тратит. Всегда скоро собирается.

— Это верно, — сказала мисс Реба. — Мы с Минни тут не первый день, правда, Минни?

Она отдала Минни ключи, а сама снова села, Минни вышла и тут же вернулась с бутылкой джина, и они все выпили по стаканчику, и Минни тоже (хотя и отказалась наотрез пить при таком скопище белых зараз, и каждый новый наполненный стакан уносила в кухню, а через минуту появлялась с пустым стаканом), все, кроме Отиса и меня. Таким путем я и узнал все про мистера Бинфорда.

Он был управитель. Это был его официальный, хотя нигде не зарегистрированный титул, официальная должность. Во всех заведениях, домах такого рода, всегда есть управитель, — поневоле должен быть. В чуждом внешнем мире, которому повезло, где никому не приходится зарабатывать на жизнь таким тяжким, проклятым, самоистребительным трудом, у мистера Бинфорда имелось другое, более жестокое и презрительное наименование. Но здесь, единственный мужчина в этом не просто женском царстве, а в царстве женской истерии, он был не только правителем, но и катализатором, неблагодарным и благодарности не получающим, единственной властью, хрупкой, но обладающей видимостью респектабельности и, в силу этого, способной внести в мир истерии маломальский порядок, чтобы штат сохранял платежеспособность иди хотя бы способность прокормить себя; он был уполномоченным, который подсчитывал доходы и производил налоговые операции, имел дело с торговым и ремесленным людом, начиная от бакалейщиков и торговцев спиртным и углем и кончая водопроводчиками, отогревавшими зимой замерзшие трубы, а также со случайными рабочими, которые чистили дымоходы и «точные канавы и пропалывали двор;