— Да. Во всяком случае, часто.

— Почему?

— А почему бы Оке было и не брать его с собой? В конце-то концов, как оказалось, пистолет ему понадобился. Разве не так?

Кольберг не ответил.

— Хотя ему это и не помогло, — добавила она.

Кольберг снова промолчал.

— Я любила Оке.

Она сказала это ясным и уверенным голосом, глядя в какую-то точку над головой Кольберга.

— Оса?

— Да.

— Так, значит, он часто уходил из дому. Тебе неизвестно, чем он занимался. Нам тоже. Как ты думаешь, у него мог быть кто-нибудь? Другая женщина?

— Нет.

— Ты так думаешь?

— Я знаю.

— Откуда ты можешь знать об этом?

— Это никого не касается, кроме меня. Я знаю. — Она вдруг с изумлением посмотрела ему прямо в глаза. — Вы что же, считаете, что у него была любовница?

— Да. Мы вынуждены допускать такую возможность.

— Ну так можете перестать ее допускать. Это абсолютно исключено.

— Почему?

— Я уже сказала, что это никого не касается.

Кольберг забарабанил костяшками пальцев по столу.

— Ты уверена?

— Да. Абсолютно.

Он снова сделал глубокий вдох, как перед стартом.

— Оке интересовался фотографией?

— Да. С тех пор как он бросил футбол, она стала его единственным увлечением. У него было три фотоаппарата. Увеличитель стоит на крышке унитаза. В ванной. У него была там темная комната. — Она с удивлением посмотрела на Кольберга. — А почему ты спрашиваешь об этом?

Он подвинул к ней серый конверт. Она отложила зажигалку и дрожащими руками вытащила из конверта фотографии. Увидев первую же, она покраснела.

— Где… где ты взял их?

— Они лежали в его письменном столе на Вестберга-алле.

— Что? В письменном столе? — Она закрыла глаза и неожиданно спросила: — Кто из вас видел их? Все?

— Только три человека.

— Кто?

— Мартин, я и моя жена.

— Гюн?

— Да.

— Зачем ты показал ей?

— Потому что я шел сюда. Я хотел, чтобы она знала, как ты выглядишь.

— Как я выгляжу? Ну и как же мы выглядим? Оке и…

— Оке мертв, — почти беззвучно произнес Кольберг.

Она по-прежнему была пунцовой. У нее покраснело не только лицо, но даже шея и плечи. На лбу выступили мелкие капельки пота.

— Фотографии сделаны здесь, в этой квартире, — сказал Кольберг.

Она кивнула.

— Когда?

Оса Турелль нервно закусила губу.

— Три месяца назад.

— И должно быть, он сам снимал.

— Конечно. У него есть… было все необходимое. Автоматический спуск и штатив, или как он там называется.

— Зачем он делал это?

Она все еще была пунцовой и с испариной на лбу, но голос у нее стал тверже.

— Нам это казалось забавным.

— А почему он держал их в письменном столе? — Кольберг помолчал и добавил: — Дело в том, что у него в кабинете не было никаких личных вещей. Кроме этих фотографий.

Долгое молчание. Наконец она покачала головой и сказала:

— Этого я не знаю.

«Пора сменить тему», — подумал Кольберг и сказал:

— Так, значит, он всегда носил пистолет?

— Почти.

— Почему?

— Наверное, так было нужно. В последнее время. Он интересовался огнестрельным оружием.

Она задумалась. Потом быстро встала и вышла. В открытую дверь спальни он видел, как она подходит к кровати. У изголовья лежали две подушки. Оса засунула руку под одну из них и с колебанием сказала:

— У меня здесь есть такая игрушка… пистолет…

Полнота и флегматичный вид Кольберга уже неоднократно вводили многих в заблуждение. Он был отлично тренирован и обладал очень быстрой реакцией.

Оса Турелль еще стояла, склонившись над кроватью, когда Кольберг оказался рядом и вырвал оружие из ее руки.

— Это не пистолет, — сказал он. — Это американский револьвер. Кольт сорок пятого калибра с длинным стволом. У него абсурдное название «Peacemaker». К тому же он заряжен. И снят с предохранителя.

— Можно подумать, что я этого не знала, — пробормотала она.

Он выщелкал из барабана патроны.

— Кроме того, пули с насечкой. Это запрещено даже в Америке. Страшное огнестрельное ручное оружие. Из него можно убить слона. Если выстрелить в человека с расстояния в пять метров, пуля проделает дыру размером с тарелку и отбросит тело на десять метров. Откуда, черт возьми, он у тебя?

Она в замешательстве пожала плечами.

— Это пистолет Оке. Он всегда был у него.

— В постели?

Она покачала головой и тихо сказала:

— Нет, с чего ты взял. Это я… сейчас…

Кольберг убрал патроны в карман, направил ствол в пол и нажал на спусковой крючок. В комнате раздался сухой щелчок.

— И боек у него подпилен, — добавил он. — Для того чтобы спуск был мягче и быстрее. Смертельно опасное оружие. Даже опаснее гранаты с выдернутой чекой. Достаточно было, чтобы ты перевернулась во сне… — Он замолчал.

— В последнее время я плохо сплю, — сказала она.

«Хм, — подумал Кольберг. — Наверное, Оке взял револьвер во время какой-то конфискации. Попросту стибрил».

Он подбросил большой револьвер в руке, потом перевел взгляд на девушку, худенькую, как подросток.

— Я понимаю его, — пробормотал Кольберг. — Если кому-то так нравится оружие… — Он повысил голос. — А мне оно не нравится! — воскликнул он. — Это отвратительная вещь, оружие вообще не должно существовать. То, что его производят, то, что каждый может держать его в шкафу, в ящике стола, носить с собой, — свидетельство прогнилости системы и безумия общества. Понимаешь? Какие-то акулы зарабатывают на том, что производят оружие, точно так же, как другие сколачивают состояние на наркотиках.

Оса смотрела на него с изменившимся выражением в глазах. Теперь в них появились чуткость и понимание.

— Садись, — сказал Кольберг. — Давай поговорим. Серьезно.

Оса Турелль промолчала, однако вернулась в гостиную и села.

Кольберг положил револьвер на полку в прихожей. Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне турку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил из пепельницы окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.