они сразу же решили отправить делегацию в Ватикан и еще одну – к королю и королеве, чтобы выразить свой протест против учреждения трибунала в Арагоне и просить о его упразднении или по крайней мере об ограничении его власти и запрете на конфискацию имущества, противоречившую законам королевства. Последняя просьба была прозорливой и несомненно основывалась на убеждении, что трибунал, лишившись конфискаций, на которых он наживался, зачахнет и вернется к своему прежнему бездействию. Conversos были не единственными, кто осуждал действия святой палаты. Зурита пишет, что против нее бунтовали многие знатные аристократы Арагона, утверждавшие, что конфискация имущества людей, которым даже не позволялось узнать имена тех, кто против них свидетельствовал, противоречит свободам королевства.

С тем же успехом они могли жаловаться на смерть, ибо сама смерть не была более неодолима и непреклонна, чем Торквемада. Единственными плодами, которые принесли их труды, в конечном итоге стало преследование тех, кто подписал это прошение, – их обвинили в воспрепятствовании деятельности святой палаты. Однако это произошло не сразу.

Тем временем назначенные Торквемадой Арбуэс и Юглар занялись порученным им делом с той невозмутимостью, которую предписывает «Руководство для инквизиторов». Они издавали указы, выдавали ордера на арест, проводили конфискации, и действовали с таким старанием, что вскоре Сарагоса увидела те же жуткие огненные спектакли, которые уже можно было наблюдать в главных городах Кастилии. В мае следующего, 1485 года они с большой торжественностью отпраздновали первое аутодафе, на котором многим назначили наказание, а некоторых сожгли. Второе аутодафе последовало в июне.

Отчаяние и недовольство новых христиан все больше усугублялось видом этих зрелищ. Считается, что их чувства достигли пика после внезапного ареста Леонарди Эли – одного из самых влиятельных, богатых и уважаемых conversos Сарагосы. Те, кто составлял и подписывал прошения, отказались от надежды получить какой-либо ответ от монархов или папы и собрались, чтобы договориться о других мерах. Их предводителем стал влиятельный человек по имени Хуан Педро Санчес. Четверо его братьев занимали важные должности при дворе и ранее предложили свои услуги в передаче прошения, адресованного королю и королеве.

Встреча состоялась в доме некоего Луиса де Сантанхеля, и на ней Санчес настаивал, что в их отчаянном положении требуются отчаянные средства. Они должны сами внушить страх тем, кто их запугивает. Он предложил ни много ни мало как убийство инквизиторов, с уверенностью заявив, что после их смерти другие не осмелятся занять их место. Похоже, он недооценил характер Торквемады.

Предложение было принято, все поклялись соблюдать тайну, составили планы, приняли меры и собрали средства для осуществления этих планов. Выбрали шестерых убийц, среди которых были Хуан де Абадиа, его гасконский слуга Видаль де Урансо и Хуан де Эсперандеу. Последний был сыном converso, который на тот момент находился в инквизиторской тюрьме и чья собственность уже была конфискована, так что Хуаном руководила еще и личная месть. Был еще один стимул в виде суммы 500 флоринов, которую заговорщики пообещали тому, кто убьет Арбуэса, и отдали ее для этой цели Хуану Педро Санчесу[316].

Несколько первых попыток осуществить этот план не были успешными из-за возникавших помех. Более того, было похоже, что Арбуэс получил предупреждение, что его ждет (либо же он просто осознавал, что вызывает всеобщую ненависть), ибо он вел себя крайне осмотрительно, начал носить нательную броню и старался никоим образом не подставляться под удар; все это говорит о том, что в нем не было того страстного желания принять венец мученика, которое владело им по утверждению его биографа Трасмьеры. Однако в конце концов заговорщики нашли возможность исполнить задуманное. Поздно вечером 15 сентября 1485 года они проникли в кафедральный собор, чтобы устроить засаду на своих жертв, которые должны были явиться на полуночную службу, обязательную для членов их ордена. Хуан де Абадиа, его слуга-гасконец Урансо и еще один человек вошли через главный вход, а Эсперандеу и его товарищи – через ризницу. Расположившись за колоннами большой церкви, в тени, которую почти не рассеивала алтарная лампада, они молча ждали, «словно кровожадные волки, – пишет Трасмьера, – появления этого кроткого агнца».

Ближе к полуночи наверху послышался шум, в темноте слабо засветились огни: каноники собирались на хорах к заутрене. Тишину нарушил звук органа, и в церковь из крытой галереи вошел Арбуэс. Казалось, даже теперь судьба не благоволит к заговорщикам: Арбуэс пришел один, а их целью были оба инквизитора. Доминиканец собирался присоединиться к своим братьям на хорах. В одной руке он нес фонарь, в другой – длинную дубинку, но этими предосторожностями он не ограничился: под белым одеянием на нем была надета кольчуга, а бархатная монашеская шапочка была со стальной подкладкой. Должно быть, он действительно пребывал в опасениях, если даже к заутрене явился во всеоружии.

Он пересек неф, направляясь к лестнице, которая вела на хоры, но, дойдя до кафедры слева, остановился и опустился на колени, чтобы вознести положенную молитву в честь святейшего таинства. Он поставил фонарь на пол рядом с собой, а дубинку прислонил к колонне. Теперь у убийц появился шанс. Арбуэс был в их власти, и, хотя напасть сейчас означало оставить половину задачи невыполненной, они, должно быть, решили, что лучше не откладывать дело в надежде убить обоих инквизиторов, а убить того, который попался им сегодня.

Пение на хорах заглушало звук их шагов, пока они подкрадывались к Арбуэсу из темноты в круг слабого света, отбрасываемого его фонарем. Первым напал Эсперандеу; его удар был неуклюжим и лишь ранил инквизитора в левую руку, но за ним быстро последовал удар, нанесенный Урансо, – настолько сильный, что под ним раскололась часть стальной шапки, и меч, отскочив, ранил инквизитора в шею – предположительно, именно это стало причиной его смерти. Правда, эта рана обездвижила его не сразу. Он с трудом поднялся и повернулся к ведущей на хоры лестнице; но теперь Эсперандеу вновь набросился на него с такой яростью, что, несмотря на кольчугу, меч проткнул его бок насквозь. Инквизитор упал и лежал неподвижно. Орган внезапно смолк, и убийцы бросились бежать. На хорах поднялась суматоха. По лестнице стали спускаться монахи с фонарями; внизу они обнаружили истекавшего кровью инквизитора, который лежал без сознания. Его подняли и отнесли домой. Он умер через 48 часов, в полночь субботы, 17 сентября 1485 года[317].

К утру весь город знал о произошедшем, но это событие произвело совершенно не тот эффект, на который рассчитывали заговорщики. Старые христиане, движимые кто религиозным пылом, кто чувством справедливости, похватали оружие и вышли на улицы с криком «На костер всех conversos!». Народ – неопределенная величина, всегда готовая прислушаться к первому же достаточно громкому голосу