У нас все происходило по взаимному согласию. Даже любовь случалась. Самая настоящая – со слезами, ревностью, свиданиями и повышенным сердцебиением…

24-летний Майк, житель соседнего Коннектикута, подсел на полтора года за обман при получении федерального студенческого займа и государственных стипендий. Невысокого роста, субтильный и немного женственный юноша нисколько не скрывал своей ориентации. Его бритые ноги и изящная походка a la Линда Евангелиста свели с ума не одного бродягу…

«Но я другому отдана и буду век ему верна».

Сердце Майка принадлежало только одному человеку. Другому Майку. Номер два. 30-летнему смуглому калифорнийцу бразильских кровей, попавшему в систему за кокаиновые купли-продажи на 9 лет.

Майк № 1 был моим соседом по отряду и активным читателем тюремной библиотеки, обладающим повышенным IQ. За это я с ним и якшался. Можно даже сказать, с большим удовольствием. К тому же он признал во мне знатного литератора и с радостью открывал передо мной тайны гомосексуального двора. Делился «горячими» подробностями, сплетнями и чаяниями голубой «комьюнити». Но самое главное – открывал глаза на страшного вида хулиганов, мачо-премачо, которые в изобилии подваливали к нему и предлагали свою скупую мужскую «дружбу».

Хотя я и считал, что у меня наличествовали некие способности, и я мог определить, «чья совесть не чиста», но иногда после Майковских признаний у Левы все равно открывался рот: «Неужели? И он тоже? I can`t believe it!»[656]

Мой конфиденциант довольно смеялся и кивал головой: «Yes, baby! He is too…»[657]

Майк и Майк, несмотря на проживания в разных отрядах, проводили вместе все свободное время. Вместе работали уборщиками территории, вместе гуляли, вместе смотрели TV, вместе обедали и даже вместе ходили за таблетками.

Пузырьки с антидепрессантами на руки заключенным не выдавали. За чудо-лекарством приходилось являться в медсанчасть лично. Ежедневно, с 8 до 8.50 вечера, на так называемую pill line, то есть «очередь за пилюлями».

Большинство форт-фиксовских голубых были людьми тонкой душевной организации и с великой радостью ходили плакаться в жилетку тюремному психологу. Тактичная и миловидная докторица выслушивала очередную драму и выписывала путевку за ежевечерним прозаком. Массовость процесса вызывала у «образованного» контингента зоны устойчивое мнение, что все «гребаные пидоры» получают специальные гормональные таблетки. Одни, чтобы стать «переделками»-транссексуалами. Другие, чтобы «вылечиться» от гомосексуализма.

Я не верил своим ушам и в сотый раз поражался дремучести моих «товарищей по оружию».

Помимо Майка and Майка, укрывавшихся для интимных утех в Education Department[658] (в выходные школа не работала, но классы были открыты для индивидуальных занятий), певец тюремной педерастии насчитал еще четыре относительно устойчивые пары: Джон и Крисчиан, Томми и Шугар, Вини и Анджелло, Джек и Рэнди. Всем ребятам-трулялятам приходилось решать проблему профилактики простатита в условиях «особого положения». Приближенному к военному: в школе, церкви, туалетах, душе и во всевозможных случайных тупичках-закоулочках-каптерках. Где угодно, лишь бы уйти из-под огня подозрительной на такое дело ВОХРы и изнывающих от злобы и страсти арестантов.

И охранники, и охраняемые ради гонения на голубую любовь сливались в едином человеконенавистническом экстазе. Что обычно почти никогда не случалось.

Если «неправильных» жиганов застукивали во время процесса, сладострастники почти всегда попадали в карцер. Либо их вынуждали сдаться «под защиту администрации» ревнители зэковских моральных ценностей и «понятий». Либо арестовывали дуболомы, стоящие на страже Инструкции.

Поэтому голубые жуиры в вопросах выбора места встречи вели себя чрезвычайно осторожно. Особенно с «правильными» пацанами, гангстерами-налетчиками, тайно решившимися на запретную любовь.

Время от времени в стабильных парах случались замены полевых игроков. Например, когда кто-то из любовников переводился в другую тюрьму или вообще освобождался.

Как правило, о подобных пертурбациях – особенно о дне «выхода на свободу с чистой совестью» мы знали заранее, и каждые сутки до часа «икс» отмечали крестиком в дембельском календаре.

…Где-то за месячишко до «Прощания славянки» и клятв в вечной любви к остающемуся в Форте-Фикс полюбовнику начинали подъезжать женихи и сваты. Записки, тайные свидания, деловые переговоры и даже подношения: «Don`t worry![659] У нас парень с приданным!»

При этом соискатели нисколько не обращали внимания на его нынешнего сожителя.

Все участники прагматичной рокировки прекрасно понимали, что свято место пусто не бывает и что тюремное расставание – «пустяки, дело житейское». Не поддающееся нашему контролю. Требующее не слез, а движения вперед.

Куртуазное поведение сидельцев меня немножечко поражало. Не успевало «остыть тело», как открывался «доступ к телу». Еще вчера неразлучные Майк и Майк ходили по зоне чуть ли не держась за руки. А уже сегодня, через пару часов после ухода «номера первого», его сердечный друг «Майк номер два» выгуливался по компаунду и мило беседовал с каким-то чернокожим кандидатом на вакантную должность. Король умер, да здравствуйте король!

…По другую сторону от «устойчивых» гей-пар находилась супер-пупер команда «ух» из десяти форт-фиксовских проститутов. Самых настоящих. Не строящих из себя то самое слово на букву «це», а продававших свои сексуальные услуги любому желающему. За рыбные консервы марки USA First Class Mail[660], пепси-колу, ватрушки и пряники печатные. В случае долгих (но не обязательно моногамных) отношений содержанты получали денежные переводы на «личный счет заключенного».

Мужчины легкого поведения легко зарабатывали несколько сотен баксов в месяц. В особых случаях, при наличии стареющего «сладкого папочки» – денежного мешка, их доходы переваливали за тысячу.

Не жизнь, а малина…

Служители древнейшей профессии кочевали из страны в страну, из века в век. Старина Достоевский рассказывал о «суфлерах», кормившихся от солдат и каторжан: «Это что же, – спросил я Аким Акимыча, – неужели?..» «Бывает-с», – отвечал он, скромно опустив глаза».

Но особенно мне нравились их оригинальные кликухи: Марьяшка, Хаврошка, Чекунда, Двугрошовая и прочие.

Наши «суфлеры» от старинных коллег не отставали и называли себя в женском роде: «Саша, Джеки, Мэри, Мона, Кэроллайн и даже Хиллари. Как правило, их имена происходили от похожих мужских имен или фамилий: Джек-Джеки, Мэри-Майк, Мона-Митчел, Хиллари-Хиллсбороу. Исключение составлял уродливый плосконосый губошлеп-негр Саша.