– Сомневаетесь в моих словах? – продолжал он. – Тогда спросите белых людей, правду ли я говорю, спросите у духов тех, кто умер за колдовство, и женщин, убитых и брошенных на перепутье за то, что они выбрали в мужья не тех, кого дал им король.

– Как мне спросить белых людей, ведь они так далеко? – сказал Кечвайо, пропустив остальное мимо ушей.

– Будто бы, король? Ты прав, я не вижу и не слышу их, но я чувствую, один белый человек совсем рядом. – Тут старик снова поднял череп с земли. – А, благодарю тебя, дитя мое, – прошептал он. – Сдается мне, король, тут в ущелье притаился белый человек по имени Макумазан, добрый и правдивый, издавна знакомый с нашим народом. О мыслях белых людей лучше узнай у него, хоть он у них и не ближайший советник. Не веришь мне, спроси у него.

– Мы знаем его мысли, – ответил Кечвайо. – Нет нужды спрашивать Макумазана, он снова запоет старую песню. Речь о том, как быть зулусам, сдаться и стать уже не народом, а рабами или сражаться и прогнать англичан к морю, а следом за ними и буров.

– Прежде всего, мне должно знать, чего желают сами зулусы, ведь я живу вдали и знаю не так много о мире живых. Передо мной собрался Большой совет. Эти люди представляют весь народ, так пусть говорят.

Тут члены Совета принялись высказываться каждый в свой черед по старшинству. Мне не вспомнить всех присутствующих и их речи, однако знаю, вождь Сигананда, девяностолетний старик, говорил первым. Он рассказал, как был другом короля Чаки и его капитаном и они сражались вместе во многих битвах. Впоследствии он стал генералом короля Дингаана, а когда отлучился, тот убил буров во главе с Ретифом. Далее в гражданской войне он перешел на сторону Панды, а Дингаан был убит при поддержке буров. При нем началась битва у реки Тугела, хоть сам он и не участвовал в сражениях, но вскоре стал советником Панды, а после и его сына Кечвайо. Получился такой длинный и интересный экскурс в историю, охватывающий все периоды зулусской монархии.

– О король и советники, – заключил вдруг старик, – когда черный гриф зулусов атаковал птицу своего полета, он неизменно одерживал над ней верх, но, когда из-за моря прилетел серый орел белых людей, он победил грифа, и сердце мне подсказывает: как случилось в прошлый раз, так случится и в будущем. Чака всегда дружил с англичанами, и Панда, и ты тоже, король, – до нынешнего дня. Поэтому не следует отрубать руку, которая тебя кормит, поскольку она только кажется слабой, но может окрепнуть, вцепиться нам в горло и задушить.

Вслед за ним говорили братья короля, Ундабуко, Дабуламанзи и Магвенга. Они выступали за войну, впрочем, последние два осторожно подбирали слова. Далее следовал Ухаму, дядя короля, тот самый, кого считали сыном духа. Он был решительно против войны и настаивал на полном подчинении короля всем требованиям англичан. Приведя наглядный пример, Ухаму заявил, что король должен согнуться, как тростник перед надвигающейся бурей, а когда стихия пройдет, он снова выпрямится, и вместе с ним весь тростник народа зулусов.

С ним согласился Секетвайо, вождь умдлалози, и еще шестеро или семеро, но имена их я позабыл. В то же время Узибебу и советник Унчинквайо, впоследствии командовавшие при Изандлване, были за войну, как и Сирайо, муж двух женщин, похищенных с территории англичан и убитых, и вождь Умбилини, по рождению свази – сэр Бартл Фрер требовал его выдачи властям, – впоследствии он командовал зулусами в битве при Илобане. И напоследок резко высказался премьер-министр Умнямана. Мол, если в ответ на вызов белого быка зулусский буйвол, точно робкий теленок, спрячется в болоте, то пусть дух Чаки и духи всех предков утопят его там.

Выслушав всех, Кечвайо заговорил снова:

– Худо, если Совет делится на два лагеря, к кому же прислушаться вашему предводителю, когда подступят войска недруга? С тех пор как взошла луна, я сижу и подсчитываю голоса, и что же выходит? Одна половина почтенных мудрецов за мир, а другая против. Какой же путь избрать, воевать нам с англичанами или жить в покорности?

– Пусть решает король, – отозвались они в один голос.

– До чего тяжело быть королем! – воскликнул Кечвайо в сильном волнении. – Допустим, мы объявим войну и победим, разве я стану богаче, чем сейчас? Какая мне польза от новых земель, подданных, жен и скота, если всего этого и так вдоволь? А что я получу, если мы потерпим поражение и враг отберет у меня все, а может статься, и саму жизнь? Вот что я вам скажу: зулусы призовут проклятье на весь мой род до последнего колена на веки вечные. «Кечвайо, сын Панды, – скажут они, – из-за какого-то пустяка поссорился с англичанами, нашими бывшими друзьями, и некогда великий дом Сензангаконы обратился в прах, а его народ канул в небытие». Мой вестник Синтвангу принес от советника королевы суровое послание, мы дадим на него ответ словами или нашими копьями. Так вот, как он говорит, в Натале мало английских солдат и зулусы их враз проглотят, точно куски мяса, еще и голодны останутся. Только я сомневаюсь, все ли там английские солдаты. Макумазан, ты белый человек, – обратился он ко мне, повернувшись всеми своими телесами. – Скажи нам, сколько у королевы солдат?

– Король, я не могу сказать наверняка, однако если зулусам удастся собрать пятьдесят тысяч воинов, то королева в силах направить против них десять раз по пятьдесят тысяч и еще столько же воинов, если она рассердится. Притом все со скорострельными винтовками, а с ними сотня солдат с орудиями, способными одним выстрелом спалить Улунди дотла. Из-за моря от заката до восхода приплывет тьма кораблей, придут белые и черные люди, и никто их не удержит.

В ответ на мою торжественную речь советники издали глухой стон.

– Не слушай белого предателя, король! – закричал один из них. – Он для того и послан, дабы сердца наши растаяли из страха перед его ложью!

– Макумазан не мог сказать неправду, – продолжал Кечвайо, – в прежние времена его ни разу не уличали во лжи. Впрочем, он тут вовсе не за этим, я сам посылал за ним и верю в его искренность. Сдается мне, англичан не меньше, чем гальки на дне реки, и Наталь, да и весь мыс Доброй Надежды подобен не одному загону для скота, а целой сотне. Разве не говорил Сомпезу о несметном числе их воинов, когда много лет назад вернулся после битвы у реки Тугела и назвал меня королем вместо отца? В тот день сподвижники Узуту долго бушевали вокруг него, как река, вышедшая из берегов, а он сидел посредине, спокойный, как скала. Прав был и Чака, когда Дингаан и Амбопа нанес ли ему удар и он, умирая в поселке Дугуза, сказал, что его загрыз ли собаки, евшие из его рук, но вот приближается топот множества ног белых людей, которые раздавят подлых псов вместе со всеми зулусами.

Кечвайо умолк, и воцарилась тишина. Слышно было только, как потрескивает костер Зикали, его пламя по-прежнему ярко пылало, хоть я и не замечал, когда старик успевал поддать жару. Вдруг где-то поблизости жутко завыла на луну собака и заухал, пролетая над ущельем, большой филин. На мгновение тень от его широко распростертых крыльев накрыла короля.

– Слушайте! – воскликнул Кечвайо. – Собака воет! Сдается мне, она стоит на крыше дома Сензангаконы. Филин кричит! Сдается мне, он свил свое гнездо в мире духов. Добрые ли это знаки, мои советники? Я не уверен и не стану принимать решение в этом деле, миру быть или войне. Есть ли среди вас тот, кто одной со мной крови? Пусть он выйдет и займет мое место, а я вернусь в свои владения, в страну Гикази, где жил, когда еще был принцем, пока ведьма Мамина, которая дурачила мужчин и никого не любила, не стала причиной распри между мной и моим братом Умбелази, чью кровь не поглотит земля, не иссушит солнце. – При этих словах все разом повернулись ко мне, даже Зикали, на первый взгляд равнодушный ко всему происходящему, и мне тут же захотелось провалиться сквозь землю.