Дом вынырнул неожиданно из-под зелёных макушек высоких елей и сосен. Все такой же величественный, одинокий и Богом забытый на отшибе скалы. Притормозила и заглушила двигатель, выбираясь из авто. Дом признаков жизни не подавал, внутри затесалась досада. Все же интуиция подсказывала, что Лавлес здесь, в своем отчужденном замке. Обошла здание и поднялась на веранду, заглядывая в стекла и видя свое подавленное лицо. Огорченно вздохнула и предприняла последнюю попытку — дернуть за ручку окна. Чудо ли это, или ошибка Габриэля — неважно, зато я попала в дом.

Знакомый интерьер никак не изменился, навевая старые воспоминания и медленный танец. Признаки пребывания гитариста обнаружились на столе в виде пепельницы с кучей окурков (не только сигарет) и пустых бутылок из-под алкоголя на полу. Какие-то пластиковые контейнеры валялись на барной стойке, в раковине — немытая посуда. Одним словом — свинарник. Да и запах стоял специфический, без противогаза лучше не соваться.

Признаки жизни есть, но Лавлеса — нет. Я еще раз обошла все помещения, заглянула в ванную комнату, даже там подмечая зубную пасту, щетку, полотенца на кафельной плитке и мусорку… со шприцами. Больше минуты смотрела на них, не моргая и не доверяя собственному зрению. Невозможно. Нынешние чувства ни с чем не сравняться со страхом, который я испытала в Неаполе. Это не страх, а безысходность. Еле отвела потерянный взгляд и прикрыла тихо дверь, нервно сглатывая.

Никаких доказательств больше не требовалось, чтобы осознать очевидный факт: я знала, в каком состоянии увижу Габриэля. Мечущиеся по комнате глаза замерли на незаметной лестнице. Я сразу же преодолела несколько ступеней, замедляя ход. Переступать порог и видеть аналогичную ситуацию — или еще хуже — желания не возникало, но я переборола отвращение и зашла в просторное помещение. Пустое. Только на окнах развевались полупрозрачные занавески, будто испуганные призраки.

Габриэль лежал посреди комнаты, свернувшись калачиком и поджимая к груди колени. Рядом валялись какие-то непонятные предметы и недопитая бутылка абсента. Прижала руки к груди и сделала неуверенный шаг, задерживая дыхание. Я впервые чувствовала такую неоднозначную гамму эмоций: разочарование, гнев, скорбь, жалость. Они смешались в странный коктейль, давая незабываемый эффект прозрения.

Он пошевелился и отрешенно взглянул в мою сторону, щурясь.

— Ты… ты что здесь… забыла, — слабым голосом пробормотал Лавлес. Мутно-зеленые глаза постепенно наполнялись ясностью и агрессией. — Я тебя не звал.

— Я не собака, чтобы меня звать, — твердо произнесла, неотрывно наблюдая за его скрюченным телом в положении эмбриона.

— Да, собака умнее и понимает команды, в отличие от тебя, — злобно прошипел Лавлес, принимая сидячее положение. Он точно не ходил в душ пару дней, судя по немытым свисающим грязно-светлым прядям, щетине и затравленному взгляду.

Скрестила руки на груди, вовсе не боясь очередного всплеска гнева. Мне хватало его равнодушного выражения. Наши разговоры на протяжении последних месяцев напоминали фикцию, а его звонки, сообщения, приезды — нелепость. Моя чаша терпения треснула, разлетелась по всей комнате. Я считала, что она разбилась еще в больнице, после фразы «Мне не нужна ты». Не-е-ет. Оказывается, у меня стальные нервы, но сейчас я чувствовала каждой клеткой — это конец. Никакие жалобные слова не повлияют на мое решение. Никаких распахнутых настежь дверей — там не проходной двор.

— Жалкое зрелище, — произнесла, не скрывая горечи в голосе. — Таким ты видишь свое будущее?

Он опустил голову и стал чесать голые руки. Бледная кожа с внутренней стороны была покрыта царапинами, будто он раздирал ее до крови неоднократно. Прикрыла глаза, сжимая дрожащие пальцы, и сделала глубокий вдох.

— Я скажу Сину, чтобы он тебя забрал…

— Проваливай.

— Тебе нужна помощь, — настойчиво повторила и вскрикнула, когда рядом с головой пролетела бутылка и встретилась со стеной, разлетаясь на осколки.

— Ты, мать твою, оглохла?! Я сказал, убирайся нахрен! — гневно заорал он, вставая на ноги, но сразу же осел на пол от слабости. — Что непонятного?! — Габриэль странно сжался, словно от жуткой боли, и выдавил еле слышно: — Уходи.

Я быстро спустилась на первый этаж, набирая Сина и объясняя ситуацию, когда он ответил на звонок. Села в кресло, хватаясь за голову и запуская дрожащие пальцы между прядей. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я стала убирать мусор в пакеты, пока ждала Эванса.

Он зашел в дом и с немым вопросом в глазах спросил: «Где?». Показала на второй этаж, делая влажную уборку и вытирая пот. Возня и шум на втором этаже настораживали, но я решила не вмешиваться. Через минут семь Эванс спустился с опустошенным выражением и сел на диван, закрывая руками лицо.

— Он уже колется, — бесцветно произнес парень. — Слава Богу, это пока не героин. Я вколол ему снотворное, проспит до завтра.

Я опустилась в кресло напротив него и тяжело выдохнула. Я предполагала самое кошмарное, увидев шприцы…

— Пусть это останется между нами, ладно? Не говори Джи, — он делает паузу и смотрит в окно. — Ей нельзя волноваться. Она беременна.

Шокировано таращусь на его каменное без эмоций лицо и прикрываю рот ладонью. Джи ничего не рассказывала… Я даже не могу нормально порадоваться такой потрясающей новости. Син и Джи скоро станут родителями. Невероятно.

— Поздравляю, — шепчу и слабо улыбаюсь.

Брюнет выдавливает в ответ натянутую улыбку, глядя все так же на лазурный океан.

— Как давно он приобрел этот дом?

Я задумчиво смотрю на картину.

— Где-то три года назад, когда я прилетела в Лос-Анджелес работать с вашей группой.

Син кивает и проходит на кухню, открывая шкафчики.

— Нормально Оз шифровался, — он приносит два стакана с кубиками льда и бутылку коньяка.

— Ты же за рулем, — показала глазами на алкоголь.

— Я предупредил Джи, что уехал по делам до завтра. Она занята книгой. Если появлюсь в таком состоянии, сразу догадается и перенервничает. Это противопоказано — только покой.

На губах мелькает слабая улыбка. Какое замечательное событие. Конечно, Син переживает не только за группу, теперь еще за свою жену и малыша. Габриэль — источник всех тревог, влияющих на отношения в коллективе и работу. Как же хочется треснуть его хорошенько пару раз!

Син опустошает почти сразу половину стакана и откидывается на спинку дивана. Перья парят вместе с движениями шеи, когда он сглатывает или поворачивает голову.

— Уже полтора года прошло, как мы стали независимыми, — он щелкает зажигалкой и закуривает. — Я думал, все наоборот наладится, работа закипит и пойдет полным ходом. Запишем альбом, рванем в промо-тур, решая сами, как долго он продлится. Я знал, что Оз всегда баловался наркотиками, даже я баловался и