малая их часть быстро офранцузилась и стала себе жить, поживать, добро вывезенное проживать. Причем в основном именно та часть, которая и довела страну до революции. Зато остальные хлебнули лиха сполна… а Мишка тем временем говорил уже о другом:

— Ты знаешь, когда я почувствовал искреннюю гордость за свою страну? Даже не тогда, когда по радио о победах СССР говорить начали. Это все происходило очень далеко и казалось чем-то нереальным. Просто год назад, в Лионе, на вокзале, увидел немецкий эшелон. То, что этих битых бошей вывезли с Восточного фронта, я позже понял. А тогда глядя, как они, улыбаясь, пытаются болтать с мальчишками, которые, как и все ребята, бегали смотреть технику на платформах, просто подумал, что германцы какие-то неестественно радостные. И тут один из мальчишек закричал по-русски, подзывая своего друга. Эти пацаны были из русской общины Лиона. Ты бы видел, как испугались немцы! Как они при звуке русской речи шарахнулись в сторону, хватаясь за оружие! Вот тогда и почувствовал настоящую гордость оттого, что я русский. Если толпа здоровых мужиков хватается за автоматы, пугаясь маленьких детей, то это очень много значит…

— А вернуться обратно вы не думали?

— Раньше не думали — отец тогда совсем не доверял красным, а сейчас даже он сильно колеблется и в разговорах все чаще говорит, что мечтает быть похороненным в родной земле.

— Ну а сам?

— Хм… Ты думаешь в СССР нужен инженер, специалист по выращиванию винограда? Да и отца я не оставлю…

— Вот и приезжайте после войны всей семьей. Без работы точно не останешься, или ты думаешь, у нас виноград не растет? А насчет того, что Аристарх Викторович красных опасается, так Сталин еще месяц назад издал указ о реабилитации всех белоэмигрантов, не запятнавших себя сотрудничеством с немцами и борьбой против СССР после двадцать третьего года..

— Слышал я это выступление… И ты, Илья, считаешь, что это правда?

— Сталин слов на ветер не бросает, а мы стольких в этой войне потеряли, что образованные люди сейчас как воздух нужны. Он же говорил, что их руки и их знания как никогда могут понадобиться стране. Про патриотизм, помнишь, как загнул? Так что после войны приезжай на разведку, а потом и своих перетянешь. Во всяком случае, твоим детям, из-за того что они не французы, драться не придется.

Пока Мишка в раздумьях качал головой, я думал, что на мой первый вопрос — про навыки в конспирации он так и не ответил. А еще минут через пять мы доехали до секонд-хенда мадам Ланжо. Там прибарахлились почти новой кожаной курткой, крепкими штанами по размеру, свитером и ботинками-говнодавами. А то в моих штиблетах бегать по зимним дорогам было несерьезно. Упаковав шмотки, мы вышли к машине. Пока пропускали пустую телегу с высоченными бортами, которую тянул крепкий битюг, вдруг почувствовал чей-то взгляд. Глянув направо, увидел парня, который пялился на меня, как на тень отца Гамлета. Француз, вытаращив глаза, вхолостую открывал рот, но, заметив, что я смотрю на него, быстро повернулся и, оглядываясь через плечо, рванул вдаль по улочке.

Блин, что-то морда у этого лягушатника очень знакомая. Особенно вот этот нос — баклажаном. Пихнув Мишку в бок, спросил, не знает ли он этого типа. Тот, глядя в спину быстро удаляющемуся парню, пожал плечами и предположил, что вроде видел его работающим на новой мельнице, а потом поинтересовался, в чем дело. Я ответил, что просто, видно, почудилось, но, сев в машину, неожиданно вспомнил. Ядрен батон! Эта морда показалась знакомой, потому что он был один из тех макизаров, которые ехали в задней машине, когда я от англичан ушел. Во блин, попал! До того моста отсюда километров тридцать. Надо же было так получиться, что нос к носу с этим хмырем именно здесь столкнулись! И ведь он меня точно узнал, поэтому так и пялился. Одна надежда, что англичане, судя по их разговорам, должны были улететь позавчера ночью. Выходит, пока это мурло стуканет кому надо да пока они начнут шевелиться, есть возможность тихо уйти. Вот только бы семью Аристарха Викторовича под молотки не подвести. Ухари из МИ-6 отдельно стоящее шато возьмут не поперхнувшись. Это не в городе действовать, им для этого даже дополнительные силы не понадобятся… Поэтому когда выехали из городка, попросил Мишку остановиться и, собираясь с мыслями, начал:

— Значит так, Михаил. Я твоему отцу слегка соврал, про Югославию. То есть я действительно являюсь капитаном Красной Армии, но здесь оказался вовсе не сбежав из плена в Италии. У нас в Оранже была важная миссия. Поверь, ОЧЕНЬ важная. Только где-то произошла утечка информации и англичане сумели выйти на мою группу с целью помешать выполнению задания. Ребята смогли уйти, а я, прикрывая отход, попал в плен. Случайно все получилось, живым сдаваться не собирался, но «стэн» заклинил в самый неподходящий момент и в бессознательном состоянии англичане сумели меня повязать. Но потом получилось сбежать. А сегодня столкнулся с одним из тех французов, которые помогали лимонникам. И они постараются повторить захват, как только узнают, где я нахожусь. Так что извини, сейчас семья твоя в большой опасности.

Мишка слушал внимательно и не перебивал. Зато когда я замолк, начал задавать вопросы. И про то, куда меня привезли после пленения. И как удалось уйти. Этот мост он, оказывается, знал, поэтому удивленно присвистнул, когда узнал, что советский капитан с него со связанными руками сиганул. Даже предположил, обо что я под водой треснулся. Там, оказывается, еще перед войной авария была и на дне два грузовика покоятся. Потом неожиданно заинтересовался заклинившим «стэном»:

— Ты помнишь, как его держал, когда стрелял?

Я показал. Мишка, глядя на мои руки, только хмыкнул:

— Распространенная ошибка. Вообще эта машинка достаточно надежная, но когда держишь его левой рукой не под стволом, а за магазин, то идет перекос патрона. Видно, до этого не приходилось с подобным оружием работать?

— Я его только в руках крутил и разбирал, а вот пострелять до того случая не удавалось…

— Тогда все понятно…

Михаил тяжело вздохнул и завел двигатель.

Часть дороги проехали в молчании. Я про себя