меркам ларгесов, прощальная трапеза. К некоторому облегчению Лиатны, похоронные обычаи и не требовали разнообразия и изысков в блюдах. Ведь иначе можно было завлечь назад дух усопшего. Так что правила приличия сегодня неплохо прикрывали их бедственное положение.

Да и среди пришедших на последние проводы Арно Себеша всё равно не было хоть одной значимой персоны. Все до одного близкие и не очень родственнички её покойного муженька, которые и в лучшие годы не особенно то её жаловали, а потому Лиатна и не стала тратиться, обойдясь лишь самым скромным набором приемлемых для похорон блюд. Больше всего на свете вдове хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, а чем меньше будет угощений на столе, тем меньше за ним просидят гости.

Её расчеты подтвердились весьма скоро – не прошло и часа, как плохо скрывающие разочарование Себеши потянулись к выходу, а через два часа ушел и последний из них – двоюродный дед её покойного мужа, который до последнего изводил Лиатну навязчивой болтовней про детство Арно.

Проводив его и выслушав дежурную белиберду про сожаления и вечную поддержку, она вернулась обратно в трапезную. По традиции сегодня ей надлежало держать строгий пост и при гостях она, само собой, не могла позволить себе никакой еды кроме пресных лепешек. Лиатна всегда была хорошей женой, а теперь планировала стать ещё и хорошей и добродетельной вдовой. Хотя бы в глазах кадифского общества.

Критически осмотрев стол, она скинула серую накидку и села в высокое, обитое медвежьей шкурой кресло, которое обычно занимал её муж. Несмотря на скромность предложенных угощений, гости не оставили даже лепешки. Все подносы с мясом, овощами, фруктами и лифартой были разве что не вылизаны.

Взяв со стола серебряный колокольчик, она дважды с силой его тряхнула. Вскоре одна из дверей открылась и в зал вошел смуглый, почти коричневый низенький старик, с выбритой головой и седой бородкой, свисавшей под большим орлиным носом.

– Чего изволите, хозяйка? Можно ли приступать к уборке?

– Чуть позже, Урпа. Скажи, осталось ли у нас какая-нибудь готовая еда? Хоть что-то сытное?

На мгновение ей показалось, что раб неодобрительно скривил рот. Она пристально посмотрела на старика, но извечная маска услужливости оставалась непроницаемой. Урпашати, как звали его полностью, был старшим рабом в этом доме. Он стал им ещё до того, как она Арно взял Лиатну в жёны и для неё этот старый айберин всегда казался такой же неотъемлемой частью дома, как бассейн в саду, или витые колонны с нарисованными на них змеями в обеденном зале. Сколько она его помнила, он всегда был вежлив, расторопен, учтив и сдержан. Вот только Лиатне с самых первых дней казалось, что где-то в глубине души, в своих самых потаенных глубинах, где прятался истинный Урпа, этот раб её ненавидит или даже презирает.

Возможно за излишнюю строгость с рабами, или за то, как она скандалила с Арно, а может и из-за долгов, которые её стараниями и вправду несколько подросли. Нет, конечно, он никогда не давал повода обвинить его в этом. Все семнадцать лет, что она носила фамилию Себешей, он всегда слушался её беспрекословно и ни разу не посмел ей перечить. И все же странное чувство, что ей плюют в спину когда она отворачивалась, не покидало Лиатну. Вот и сейчас, она чувствовала, что этот человек и желает ей скорой и, желательно, болезненной смерти.

– Кажется, мы подали не всё мясо, моя хозяйка. Я посмотрю на кухне.

– Посмотри. И пусть подадут подогретого вина с медом. Этот день безумно меня вымотал, Урпа.

Раб поклонился и скрылся за дверью, ведущей на кухню. Проводив его взглядом, Лиатна чуть потянулась, прижавшись щекой к меху и проведя руками по резным подлокотникам. Кресло мужа всегда нравилось ей больше прочей мебели в трапезной. Оно было мягким, теплым, а главное – располагаясь в изголовье, давая столь приятное чувство власти. Что же, теперь, на правах единственной хозяйки этого дома, она могла смело забирать его себе. Как и всё остальное.

Да, формальным главой семьи будет её сын, Энай. Но ему оставался ещё год до совершеннолетия. Ну а когда её хрупкий и болезненный мальчик станет мужчиной в полном смысле этого слова и сможет и вправду возглавить семью, она боялась даже предположить. Так что на правах вдовы, именно Лиатна становилась законной хозяйкой этого поместья и всех тех земель, что, согласно грамотам, ещё числились за родом Себешей.

Дверь вновь распахнулась и, неся поднос, вошла рыжеволосая рабыня. На её покрытом веснушками лице, как всегда застыла глупенькая улыбка, обнажавшая большие зубы с щербинкой. Она была типичной уроженкой фьергских племен из далеких северных земель: бледная, низенькая, широкоплечая, с толстыми руками и толстой задницей. Той самой задницей, которую её покойный муженек предпочитал трахать по вечерам, оставляя их семейное ложе пустым. И всё бы ничего, если бы стоны этой дикарки не разносились на полдома.

Великие горести, неужели на кухне не нашлось иной прислуги? Или Урпа специально послал именно её, чтобы позлить свою госпожу? Лиатна тяжело вздохнула. Уж кого-кого, а подстилку покойного мужа она совсем не желала сейчас видеть.

– Вот, моя хозяйка,– проговорила невольница, расставляя перед Лиатной посуду.– Тут жареные перепелки и тушеная с чесноком и морковью репа. Все ещё теплое.

Вдова потянулась к принесенному рабыней кубку и сделав глоток, скривилась с немного наигранным отвращением. Внутри оказалась фруктовая вода.

– Разве я это просила, Хъелук?

– Но хозяйка, сейчас месяц утешений, я просто подумала, что услышала неверно вашу просьбу. Вот и решила…

– Ты указываешь мне, что я могу пить, а что нет, рабыня?

Зеленые глаза девушки распахнулись от изумления. Её бледная кожа побелела ещё сильнее, став совсем похожей на снег.

– Прошу вас, хозяйка, я всего лишь…

– Ты не смеешь меня ни о чем просить, грязная варварка! Я четко сказала, чего именно я желаю. И что ты мне принесла?

– Фруктовую воду с медом, хозяйка.

– А я что просила?

– Подогретое вино с медом, хозяйка.

– И как это можно было их перепутать, тупая ты девка? Что, неужели, когда мой муж приказывал тебя ему отсосать, ты начинала массировать ему ступни?

Теперь большие глаза наполнились страхом. Животным страхом перед болью и смертью. Она чуть попятилась, крепко вжав поднос в грудь.

– Я, кажется, задала тебе вопрос. Ты думаешь, что в праве не отвечать мне?

– Нет, хозяйка.

– Так тебе нравилось сосать его член или нет, Хъелук?

– Я была обязана, хозяйка.

– О, значит ты находила моего покойного мужа и своего господина отвратительным?

– Нет, что