– Совершенно верно, юный господин, – тут же отозвался разговорчивый.

Матиас хорошо запоминал лица, но этот мужчина, кажется, не оставил никакого следа в его мозгу. Госпитальер положил на землю спонтон, а рядом с ним – лук и колчан Алтана, взял Грегуара за талию и приподнял с седла. Тело мальчика обмякло, но сознания он не потерял. Лицо маленького слуги исказилось от боли, но сил на крик у него не осталось, а опиум еще не начал действовать. Его стоны глубоко ранили душу Тангейзера – а теперь еще и помогли ему передумать.

– Эрви, возьми парня, – сказал рыцарь штукатуру, – только осторожно, как будто это младенец Иисус.

Ополченец принял Грегуара на руки.

– Бедный мальчик, – вздохнул он. – Я предупреждал его насчет той собаки.

– Люцифер не откусывал ему ногу, – запротестовал Юсти.

– Конечно, юный господин, но у пса дурной глаз.

Тангейзер тем временем снял с лошади поляка.

– Люцифер привел нас в Кокейн, – сказал вдруг Грегуар. – Он нашел ребенка.

– Он бредит, сударь, – прокомментировал штукатур и эти слова. – Я бы сказал, вид у него неважный.

– Эрви, парню нужен покой. Умолкни, – шикнул на него госпитальер.

Сам Тангейзер нагнулся к подпруге. Брюхо Клементины раздулось, и просунуть палец под ремень ему уже не удалось. Матиас расстегнул подпругу, и кобыла облегченно переступила ногами. Он снял с нее седло и попону и положил их на причал, а затем взял у Эрви Грегуара и положил его на чепрак, подсунув ему под бедро и колено седло. Юсти сел рядом, поджав ноги, и взял товарища за руку. Иоаннит протянул ему мех с вином:

– Пусть глотнет как следует. Ты тоже.

Скрестив руки на груди, Тангейзер принялся изучать баржу с древесным углем. Она была нагружена до самого планшира рваными мешками с кусками угля, слой которых заканчивался в четырех футах от румпеля. Снизу мешки были сырыми – после дождя. Идея поджечь эту баржу вполне могла прийти Гриманду в голову под воздействием опиума. Рыцарь взял кусок угля. Он оказался не очень хорошего качества. Для плавильной печи не подходит, но воспламеняться будет быстро. Проблема в том, чтобы поджечь все…

– Этот товар может стоить неплохих денег, сударь, – заметил Эрви.

Матиас смерил штукатура взглядом и покачал головой:

– Эрви, я хочу поручить тебе работу.

– С превеликим удовольствием, сударь.

Иоаннит принялся объяснять ему, помогая себе жестами:

– Возьми два мешка с заднего ряда и высыпь на носу баржи и посередине. Распредели уголь ровным рыхлым слоем толщиной с ладонь. Этого хватит, чтобы покрыть верх примерно шести мешков вдоль всей баржи. Понимаешь?

– Я бы лучше справился, если бы знал, что вы собираетесь делать, сударь.

– Я собираюсь поджечь баржу.

– Всё, можете больше не объяснять, сударь. Испортить чужой товар, чтобы твой поднялся в цене. Она будет гореть весь день!

– За труды возьми один из тех кошельков.

– Вы очень щедры, сударь, но прошу прощения, какой?

Госпитальер подумал, что явно переоценил его умственные способности.

– Самый тяжелый, – решил он.

Подхватив спонтон, рыцарь повел Клементину в ближайший сад. Мальчики были слишком измучены болью и обессилены, чтобы заметить его уход. Остановив лошадь, Тангейзер отступил и взял пику коротким хватом, через плечо. Старая серая кобыла скосила на него свой большой глаз.

– Ты заслужила лучшую жизнь и лучшую смерть, но в этом ты не одинока, – сказал ей иоаннит.

Клементину, похоже, удовлетворила эта прощальная речь. Она отвернулась.

Матиас проткнул ей верхнюю часть шеи под челюстью и почувствовал, как лезвие скользнуло по позвоночнику. Потом он резко опустил древко под руку и налег на него всем телом, рассекая горло. Кобыла покачнулась, ее передние ноги подогнулись, и она упала набок. Госпитальер успел отскочить назад. Кровь собралась у его сапог. Глаза лошади закатились, грудь стала лихорадочно вздыматься в попытке набрать воздух в легкие. Звуки, которые она издавала, были почти не слышны. Тангейзер вытер спонтон о ее покрытую шрамами, подергивающуюся шкуру, отвернулся и пошел прочь, оставив животное умирать.

Вернувшись к причалу, он прыгнул в ялик, пропахший рыбой и дегтем. Кто-то из ополченцев знал, как выбирать надежное судно. Это был превосходный ялик пятнадцати футов в длину и четырех с половиной в ширину, с плавными обводами. Длинная нок-рея с мачтой и треугольный парус, с которым Матиас умел управляться. Весь такелаж легко ставится и снимается для прохода под мостами. Багор. Два фонаря. Иоаннит подобрал три меча и бросил их на причал, а четвертый и ножи сунул под скамью рулевого. Сундучок он открывать не стал. Проверил руль. Надежное судно на реке и на море.

Затем Тангейзер выбрался на причал и заглянул в маленькую лодку. Там нашлись два весла и фонарь. Он задул фонарь и бросил всё к мечам на причале.

Гриманд стоял в той же позе, нагнувшись и стиснув пальцами бедра. Если бы не кровь, стекавшая по его рубашке и переливавшаяся через края сапог, гиганта можно было бы принять за каменного идола из какого-то древнего мифа.

Иоаннит пробежал мимо него к дому Ирен. Паскаль встретила его у двери. Ружье стояло у стены, а на плечах девочки висели седельные сумки и пистолеты в кобуре. Двуствольный пистолет был заткнут за пояс. Гордость заставляла Малан стоять прямо. Тангейзер заставил себя улыбнуться. Было бы у него второе сердце, он отдал бы его Паскаль. Улыбка далась ему довольно легко, а девушка улыбнулась ему в ответ, и он увидел щербинку в ее зубах, которая при первой же встрече указала на ее непростой нрав. Матиас ткнул пальцем в пистолет Питера Пека у нее за поясом:

– Орудие дьявола перезаряжено?

– Это легче, чем набирать шрифт, – отозвалась дочь печатника.

– Паскаль, я боюсь, что сельская жизнь тебя разочарует. Жди здесь.

Рыцарь взял девочку за руку, отодвинул ее в сторону и вошел в дверь.

Карла держала Ампаро на руках, Эстель и Мышки стояли впереди нее – все были готовы. Гуго с двумя сумками на бедрах и мешком в каждой руке держался за спиной Карлы.

Тангейзер махнул рукой, и все вышли из дома вслед за ним. Он взял сумки и пистолеты у Паскаль и повесил их на Гуго. Тот пошатнулся.

– Почему она не может их нести? – возмутился мальчик, кивая на Малан.

– Положи это в ялик. Не намочи порох, – игнорируя его недовольство, велел иоаннит.

– Это? Больше у нас ничего нет. Я тащу всё!

– Если тебе слишком тяжело, я забираю золотую цепь.

Гуго, пошатываясь, побрел к лодке. Матиас прошел на кухню и заметил плетеную корзину, доверху наполненную хворостом. Перевернув кухонный стол набок, он вытащил его на улицу и положил крышкой вниз. Ножки стола были скреплены перекладинами спереди и сзади.