В целом отечественные военные теоретики исходили из возможности войны как между империалистическими державами, так и коалиции их против СССР. Причем в определении, какая из этих войн наиболее вероятна, единства не было. А. А. Свечин в своей докладной записке «Будущая война и наши военные задачи», направленной в 1930 году К. Е. Ворошилову, считал, что война против СССР может быть развязана только коалицией государств, в которой ведущую роль будут играть Великобритания и Франция при финансовой и материальной поддержке со стороны США[1622]. Исходя из предпосылки, что Советский Союз в ближайшие годы не сможет переоснастить Красную армию совершенным вооружением, Свечин утверждал, что в случае нападения на СССР необходимо применить стратегию «измора», «стратегию кружных путей» к цели. Это позволит Красной армии продержаться до того момента, когда на Западе начнется революция, которая подорвет изнутри вражескую коалицию. Начальник Штаба РККА Б. М. Шапошников, отвечая А. А. Свечину, поддержал его оценку коалиционного характера будущей войны, но главными вероятными противниками СССР считал Польшу, Румынию, лимитрофы (Эстония, Латвия, Литва) и Швецию.

Часть военных теоретиков считала, что возможнее всего война между ведущими империалистическими державами из-за дележа мира. Но большинство исходило из того, что она возникнет между ними и Советским Союзом. Этой же точки зрения придерживался Сталин. Однако уже после Второй мировой войны, которая целиком опровергла подобный вывод, он дал такое объяснение случившемуся: «…Теоретически противоречия между капитализмом и социализмом были сильнее, но на практике противоречия внутри капиталистического мира на данный момент оказались более острыми, что и привело к столкновению империалистических держав, прежде всего между собой».

Оценка возможной расстановки военно-политических сил в будущей войне против СССР в теоретических исследованиях и в практике стратегического планирования неоднократно менялась. И только с середины тридцатых годов, когда оформился военно-политический блок Германии, Италии и Японии, оценки в Советском Союзе круто поменялись. Они сводились к тому, что СССР должен быть готов к войне на два фронта: на западе – против нацистской Германии и ее союзников, а на востоке – против Японии. При этом Л. С. Амирагов полагал, что война против Советского Союза «превратится в целую систему революционных, национально-освободительных войн», исход которых решится на фронтах СССР[1623]. В конце тридцатых годов, в связи с той непримиримой позицией к Советскому Союзу, которую заняли западные державы в период войны с Финляндией, к потенциальным противникам СССР, кроме Германии и Японии, добавились Великобритания и Франция. В 1941 году в Советском Союзе окончательно определились с главными противниками. К ним относились Германия и Япония, уровень военной угрозы которых ранее недооценивался.

Непримиримый классовый характер войны предполагал решительные и ожесточенные формы ее ведения. Военные теоретики, исходя из того, что СССР является государством с передовым общественным, государственным и экономическим строем, пользующимся поддержкой трудящихся всего мира, полагали, что во всех случаях победу одержит именно Советский Союз. В отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVII съезду партии отмечалось, что «вторая война против СССР приведет к полному поражению нападающих, к революции в ряде стран Европы и Азии и разгрому буржуазно-помещичьих правительств этих стран»[1624]. Такие установки дезориентировали воинов Красной армии, ослабляли готовность к жесткой, бескомпромиссной борьбе с врагом.

Военно-политическое руководство СССР, стремясь не допустить втягивания страны в войну на двух фронтах, использовало стратегию гибкого лавирования. Она нашла свое отражение в договорах, подписанных Советским Союзом с Францией и Чехословакией о взаимной помощи в 1935 году, с Китаем в 1937 году, в попытках заключить с Францией и Великобританией соглашение накануне Второй мировой войны и, наконец, в подписанном 23 августа 1939 года с Германией договоре о ненападении и секретных протоколах к нему о разграничении сфер влияния, а также в договоре о нейтралитете с Японией 1941 года. Все это опрокинуло расчеты на создание единой антисоветской коалиции, позволило выиграть время для укрепления обороны СССР.

Изложенные теоретические взгляды в оценке политического характера будущей войны составили основу для определения ее военно-технического и стратегического содержания. По мнению А. А. Свечина, будущая война могла принять затяжной характер. Он подчеркивал, что стратегия измора не отрицает уничтожение живой силы неприятеля, но это является частью задачи. И далее Свечин пишет: «Стратегия сокрушения едина и допускает каждый раз лишь одно правильное решение. А в стратегии измора напряжение борьбы на вооруженном фронте может быть различным, и, соответственно, каждой ступени напряжения имеется свое правильное решение».[1625] Взгляды А. А. Свечина были поддержаны А. И. Верховским, Н. Е. Какуриным и др. Однако эти выводы не соответствовали общим тенденциям развития военного дела, а главное – противоречили целям и планам советского руководства.

Большинство военных теоретиков, исходя из классового характера будущей войны, считали ее характерной чертой наступательную направленность[1626]. А. М. Зайончковский, И. И. Вацетис исходили из того, что будущая война станет мировой, приобретет огромный размах и будет характеризоваться рядом новых черт как по количеству участвующих в ней людских масс, пространству и продолжительности, так и по экономическим средствам, питающим войну[1627]. В исследованиях того времени подчеркивалась необходимость заблаговременной подготовки к войне, создания многомиллионных армий, оснащенных самым современным оружием и военной техникой.

В большинстве военно-теоретических работ проводилась мысль о том, что военными действиями будут охвачены огромные территории на суше, на море и в воздухе, а в войне примет участие весь народ, вся страна, величайшее напряжение испытает весь государственный организм. Поэтому для ее ведения потребуется перевод на военные рельсы не только оборонной промышленности, но и всего народного хозяйства. В успешном ведении будущей войны главная роль отводилась новым техническим средствам, в первую очередь танкам, артиллерии и авиации[1628]. М. Н. Тухачевский, первоначально отрицавший возможность прогнозирования войны на далекую перспективу, все-таки в 1926 году в своей брошюре «Вопросы современной стратегии» пришел к такому же выводу[1629]. А. А. Незнамов выделял следующие тенденции в будущей войне: широкое применение авиации, химического оружия, автотранспорта, воздушных десантов, механизированной артиллерии, десантных танков[1630]. Вопросы ведения «газовой» и «химической» войны исследовали И. Яцук, Е. Смысловский, В. Баташев, Я. Фишман[1631]. При этом военные теоретики исходили из ленинского положения о том, что при всем громадном значении нового оружия «без инициативного, сознательного солдата и матроса невозможен успех в современной войне».