Гензель стал медленно приближаться к распахнутой пасти саркофага, обходя покосившиеся лабораторные столы и выключенные агрегаты, о чьем назначении не имел ни малейшего представления. Бронированная дверь даже на вид казалась неподъемной, но могучие сервомоторы откатили ее по специальным направляющим в сторону. Мгновением спустя Гензель увидел и ключ.

Америциевый ключ торчал из специального шкафа на внешней стороне саркофага. Обычный ключ тусклого металла, ничем не примечательный, разве что с необычной головкой. Чья-то рука уже повернула его, распечатав вход, да так и оставила торчать. Приближаясь и держа на изготовку мушкет, Гензель машинально оценил устройство стеклянного купола. Может, внутри него и было царство геномагии, но запирающие устройства относились к куда более прозаической сфере простой механики.

Судя по всему, строители саркофага не хуже своих потомков понимали, что именно заточено за хрупким на вид стеклом. Понимали они и то, как иной раз бывает важно вовремя захлопнуть дверь. Поэтому саркофаг снаружи был оборудован тревожной кнопкой, хорошо выделяющейся на матовой поверхности управляющего пульта. Гензель не сомневался, что стоит нажать на нее — и бронированная дверь встанет на свое место, герметично запечатав саркофаг до тех времен, пока кто-то вновь не повернет ключ в замке.

Гензель кисло улыбнулся. Похвальная дальновидность.

А еще сквозь преломляющее и причудливо искажающее внутренности саркофага стекло он увидел нечто, приковавшее его внимание. Что-то, очертаниями напоминающее человеческую фигуру. И мгновенно подобрался, перестав дышать. Шаг, еще шаг, еще полшага…

Теперь, с расстояния в несколько метров, он отчетливо видел стоящего в саркофаге человека. Или чего-то, что могло быть человеком на первый взгляд. Бесшумно ступая, Гензель медленно обходил стеклянный купол, пока не заглянул краем глаза в приоткрытую дверь.

Человек стоял полуметром левее и не был виден, зато сделалось видно другое. То, от чего Гензель ощутил тревожное покалывание под ребрами.

Разгадка пустующих гнезд оказалась проста. На полу саркофага стояло несколько невзрачных на вид дорожных котомок, доверху наполненных мерцающими продолговатыми пробирками. Кто-то не один час доставал из гнезд пробирки и складывал их в котомки, так запросто, будто эти хрупчайшие на вид сосульки были не опаснее, чем обычные леденцы. Гензель ощутил, как немеют легкие при одной лишь мысли о том, сколько генодемонов спит в этих крошечных хрустальных гробах.

Человек, стоявший внутри саркофага, не спешил выходить с украденным. Возможно, он считал, что в котомки уместится еще немного, и неспешно собирал урожай, уверенный в том, что времени в запасе еще полно. Гензель все еще видел его преломленный стеклом неподвижный силуэт. И чувствовал, как улыбка из винно-кислой делается по-акульему торжествующей.

Очень опрометчиво с вашей стороны, господин Бруттино, очень недальновидно, мысленно усмехнулся Гензель. Вы, как и прежде, видимо, не доверяете своим подручным в важных делах, предпочитая полагаться лишь на себя. Не решились впустить их в святая святых, отпираемую америциевым ключом. Решили самолично наполнить котомки генозельями, оставив на страже верного пса.

Все-таки кукла. Коварная, расчетливая, кровожадная, но все-таки деревянная кукла.

Гензель сделал еще один бесшумный шаг, оказавшись в полуметре от бронированной двери. Нет, он не станет стрелять. Только безумец разрядит мушкет, находясь во вместилище всех человеческих кошмаров. Уцелевшие пробирки разнесет в куски, их содержимое мгновенно окажется в воздухе, и… Это не входит в планы Гензеля. Он попросту хлопнет по тревожной кнопке на панели, и сервомоторы запечатают вход в саркофаг, навеки замуровав Бруттино внутри, наедине со своим богатством, ну а ключ так и останется торчать снаружи.

Сколько может прожить существо, сотворенное из дерева? Кажется, Гретель говорила, что жизненный цикл Бруттино неведом даже ей. Как знать, быть может, впереди у Бруттино еще сотни лет жизни. Его ткани, лишенные слабого и недолговечного человеческого геноматериала, стареют куда медленнее. А деревья живут очень долго.

«Только едва ли ты обрадуешься своему долголетию, оказавшись запертым в стеклянной ловушке вместе с несметным богатством, которое так и не успел вынести, — подумал Гензель, готовясь сделать последний рывок к кнопке. — Придется тебе смириться с тем, что ты так и останешься единственным актером в лишенном зрителей театре. А уж о том, чтобы его никто и никогда не нашел, как и сам ключ, я позабочусь…»

Последний шаг Гензель сделал почти мгновенно. Протянул руку к кнопке, одновременно пытаясь найти взглядом глаза Бруттино. Безотчетная глупость, конечно. Но ему в этот последний миг хотелось знать, появится ли в тусклых янтарных кругляшках его глаз что-то человеческое? Злость? Отчаяние?..

Пальцы коснулись кнопки, но так ее и не нажали. Лишь бессильно скользнули по ее рифленой поверхности.

Бруттино не было в саркофаге. Человеческая фигура, обнаружившаяся там, по всем признакам не была деревянной. В деревянном теле могут течь древесные соки, но там не течет человеческая кровь. А крови здесь было достаточно — и на самом человеке, и на полу под ним.

Человек висел на зажиме для пробирок, точно уставшее и измочаленное огородное пугало. Он был мертв, кровь давно запеклась на многочисленных порезах и ранах, которыми сплошь было усеяно его тело, и этого не скрывали клочья одежды. Даже вместо глаз на лице располагались два симметричных алых провала. Гензель узнал мертвеца лишь по остаткам седых волос на голове.

— Папаша Арло… — прошептал он, все еще безотчетно гладя пальцами кнопку.

— Между прочим, очень неприятный и невежливый господин, — громко произнес женский голос у него за спиной.

Гензель мгновенно обернулся. Мушкет слепо дернул стволами, рыская из стороны в сторону и пытаясь нащупать цель. Но цель даже не пыталась скрыться. Она демонстрировала себя со всей возможной откровенностью. Даже настойчиво, учитывая, что разделяло их едва ли более десяти метров.

— Очень, очень невежливый господин, — повторила Синяя Мальва с обворожительной улыбкой, покусывая кончик своей легкой полупрозрачной перчатки. — Совершенно не способен развлечь даму разговором. И еще ужасный грубиян. Вы не поверите, милый Гензель, как долго мне пришлось учить его хорошим манерам. Между прочим, без кошачьих усов вы выглядите симпатичнее.

Синяя Мальва сидела на лабораторном столе, заложив ногу за ногу, совершенно не боясь запачкать своего небесно-голубого платья. Удивительно, в любой обстановке она выглядела чистой и свежей — возникало ощущение, что грязь попросту не может к ней пристать, это Гензель заметил еще в кабинете «Трех трилобитов». Недавнюю актрису словно обтекало прозрачное силовое поле, не пропускавшее ни малейшей соринки. И Гензелю отчего-то очень не хотелось в этом поле оказаться.

Угловатый силуэт печального паяца, господина Перо, возвышался неподалеку, своей мертвой неподвижностью напоминая скорее предмет обстановки, чем живое существо. Глаза его были так блеклы, а лицо столь невыразительно, что сложно было даже понять, видит ли он Гензеля. И если видит, испытывает ли при его виде хоть какие-нибудь чувства, кроме смертной скуки.