Бруттино, казалось, откровенно забавлялся, наблюдая за ним. Не переменив за все время разговора позы, он лениво взирал на Гензеля, то поглаживая заточенный нос, то бессмысленно щелкая деревянными суставами.

— Ты ведь хочешь спросить меня, Гензель? Хочешь?

— Д-да…

— Ты хочешь спросить, зачем мне это.

— Да.

— Звери хорошо попируют завтра в полдень. Ты представляешь, как они набросятся на эту толпу уродцев, мнящих себя людьми? Тысячи голодных и свирепых генетических тварей, способных мгновенно встроиться в чужой хромосомный набор или за минуту растерзать чужие клетки? Это будет похоже на гигантскую генетическую мясорубку, которая пропустит через тысячи зубов весь ваш генофонд. Мучительная смерть и стремительные необратимые мутации, новые уродства и даже жизненные формы…

Бруттино на секунду мечтательно прикрыл глаза. Он был искренен, Гензель почувствовал это с ужасом, настолько искренен, насколько это возможно для нечеловеческого существа.

— Тысячи генетических хищников растерзают весь город за несколько минут. От них не спасут ни крепкие двери, ни оружие. Великолепная картина. Настоящий генетический армагеддон. А может, напротив, новое Сотворение! — Голос Бруттино теперь скрипел размеренно, как ритмично двигающаяся старая прялка. — Ваш генофонд превратится в хлюпающую кашу, из которой слепые мутации вылепят что-то новое. Быть может, настолько отвратительное, что вы позавидуете вчерашним мулам. А может, что-то столь извращенное в биологическом отношении, что оно попросту не сможет существовать. Разве это не прекрасно, Гензель? Настоящий геновзрыв. Генохаос. Геночума. Как знать, может, уже завтра весь Гунналанд будут населять не люди, а полуразумные грибы?..

— Или головастики… — пробормотал Гензель себе под нос.

— Что?

Гензель ощутил себя немного увереннее. Не настолько, чтобы спустить курок, но достаточно, чтобы выдержать тяжелый янтарный взгляд.

— Не суть важно. А о себе ты подумал, деревянный мальчик? Или думаешь, что уцелеешь в этом геноводовороте?

— Общество геноведьмы, кажется, мало что тебе дало. — В скрипучем голосе Бруттино прорезались покровительственные нотки. — Во мне нет человеческих генов, забыл? Я — растительная форма жизни. Жидкость из этих пробирок для тебя смертельный яд, но для меня не опаснее родниковой воды. Я могу пить из них, провозглашая тост за новое будущее человечества! Или того, что будет называть себя человечеством с завтрашнего дня…

— И что дальше? Станешь королем полуразумных грибов? К этому ты идешь, Бруттино?

Синяя Мальва ходила по лаборатории, делая вид, что не замечает его. Разгуливала меж пыльных лабораторных агрегатов, с любопытством рассматривая их и изредка трогая изящным пальчиком, затянутым в небесно-голубой шелк. Ее движения были мягки и грациозны, как у порхающей над свежим цветочным полем бабочки. Но при мысли о том, что она вдруг окажется возле него, Гензель испытывал одновременно и пьянящий восторг, и смертельный ужас.

Бруттино не обращал на нее ни малейшего внимания. И уж подавно никак не реагировал на разговор господин Перо, замерший на своем месте.

— С точки зрения геномагии, грибы мне более близкие родственники, чем люди. Думаю, я найду с ними общий язык. По крайней мере, они точно не смогут смотреть на меня свысока, свято полагая себя вершиной генетической эволюции.

Гензель облизнул губы, которые, оказывается, давно пересохли, но он только сейчас это заметил.

— Так вот что это такое, — выдавил он. — Теперь я понял. Я думал, это месть высокоразвитого и сложного существа. А это всего лишь обида капризного и злого ребенка.

У Бруттино не было мимических мышц, а лицо его своей выразительностью могло поспорить с деревянным чурбаном, но Гензель каким-то образом почувствовал его напряжение.

— Что ты знаешь о мести, ты, сытый квартерон? Даже несмотря на свои зубы, ты чертовски человекообразен. Счастливый обладатель почти человеческого фенотипа, редкость для Гунналанда. У тебя две руки и две ноги, у тебя хорошая мягкая кожа… Тебя когда-нибудь называли поленом? Тебя пытались смеха ради распилить пилой? Может, соседские дети, заливаясь смехом, тащили тебя на костер?..

— Всего лишь смертельная обида, — повторил Гензель в голос. — Ты ведь всегда хотел быть человеком. Хотел стать настоящим мальчиком, верно? Именно потому, что презирал свою истинную природу и понимал, насколько чужд всему окружающему. Поэтому ты искал геноведьму, надеясь на чудо, которое превратит дерево в живую человеческую плоть. Но это невозможно. Дереву не стать человеком, таковы безжалостные законы геномагии. И тогда ты решил отомстить тому, сходства с кем так и не смог добиться. Решил отомстить человечеству.

Бруттино поднялся на ноги, его суставы негромко хрустнули. Как и прежде, он выглядел немного грузным, но не тяжелым. Крупным, но не массивным. Но даже в этом коротком движении сквозило столько силы, что палец Гензеля едва прежде времени не спустил курок. Он знал, как выглядит настоящая сила, даже в неказистом обрамлении. Бруттино и был такой силой. Грозной, сокрушительной, безжалостной.

— Впечатляющая прозорливость для человека, который уже дважды угодил в ловушку. Мальва!

— Да, Брутти?

Синеволосая красавица встрепенулась.

Гензель ощутил, что у него мало времени. Возможно, и вовсе нет.

— Слушай, Бруттино… Моя сестра не лгала, когда говорила, что это зелье можно создать. Зелье, способное превратить тебя в живого мальчика… Это долгий и сложный процесс, но…

Презрительный смех Бруттино прошелся по нервам Гензеля, как тупая ржавая пила по древесной ветке.

— Прекрати. Этот прием выглядел наивно и в прошлый раз, глупо уповать на него в такую минуту, Гензель. Я сделал вид, будто поверил, только для того, чтобы выманить вас из каморки Арло. Но использовать ту же ложь вторично… Мне кажется, ты совсем меня не уважаешь, Гензель.

— Это не ложь. Я не знаю деталей, но…

Перебить деревянного человека оказалось невозможно. Его скрипучий голос мгновенно набрал силу и звучность, заскрежетал:

— Я давно убедился в том, что ни одна геноведьма не в силах создать что-то подобное. Это было всего лишь… мечтой, слабостью. Когда я был юн, я мог позволить себе хвататься за то, что мерещилось мне спасительной соломинкой. Тогда я еще верил в сказочные истории о том, как какое-нибудь чудовище превращается в человека. Но это все была ложь, точно такая же, как и в прочих ваших сказках. Завтра в полдень сказка кончится. И начнется новая, которую напишу я сам. Сказка про то, как люди превращаются в бородавчатых тварей, страшную пародию на самих себя, в кисель, в тлен, в микроскопические организмы. Может, это будет не очень красивая сказка, но одного у нее не отнять — она будет правдивой.

— Моя сестра — самая могущественная геноведьма в Гунналанде!

— Охотно верю. Именно поэтому я навещу ее этим же вечером. Мне кажется, у нас с ней получится хороший разговор. — Улыбку на деревянном лице Бруттино можно было назвать мечтательной. — Мальва, думаю, тебе интересно будет в нем поучаствовать. Ведь Гретель была очень плохой девочкой. А ты любишь учить манерам плохих девочек.