Юлий затаил дыхание. Воцарившаяся тишина казалась почти болезненной после криков и смеха, заполнявших Форум до этого момента.

– Я решаю в пользу истца Антонида, – произнес первый судья, вжимая голову в плечи.

Толпа заревела от гнева, но тут же все стихло, когда поднялся второй.

– Я также решаю в пользу Антонида, – сказал он, и его голос утонул в реве возмущенной толпы.

У Юлия закружилась голова.

Трибун встал и посмотрел на толпу, на бронзовые щиты с изображением Мария, потом перевел взгляд на Юлия:

– Как трибун, я имею право наложить вето на решения моих коллег. Мне не так легко это сделать, и я очень внимательно изучил все аргументы за и против. – Он сделал паузу, чтобы еще больше подчеркнуть важность момента. – Сегодня я объявляю вето. Решение суда – в пользу Цезаря, – возвестил трибун.

Толпа обезумела от восторга, и имя Мария зазвучало с новой силой.

Юлий обмяк на своем стуле, вытирая со лба пот.

– Все отлично, парень, – улыбнулся ему Квинт. – Здесь много людей, которые теперь будут знать твое имя, словно ты занимаешь высокий пост… Мне доставила удовольствие твоя идея со щитами. Показуха, конечно, но людям понравилось. Прими мои поздравления.

Цезарь медленно выдохнул, все еще чувствуя головокружение: он только что был в непосредственной близости от катастрофы.

Когда Юлий пересекал Форум, чтобы подойти к тому месту, где сидел Антонид, у него дрожали ноги. Достаточно громко, чтобы его слышали судьи и толпа, он сказал, грубо схватив «пса Суллы» за тогу:

– Я требую у тебя мои тридцать тысяч сестерциев!

Тот застыл на месте от бессильной ярости, разыскивая глазами Катона. Юлий тоже повернулся, не разжимая руки. Он видел, как Катон встретился с советником взглядом и медленно покачал головой. Антонид казался ошеломленным неожиданным поворотом событий.

– У меня нет денег, – пробормотал он.

Подошел Руфий:

– Обычно на выплату такого большого долга дается тридцать дней.

Юлий холодно улыбнулся:

– Нет, я получу деньги сейчас, или должник будет связан и продан как раб.

Антонид яростно пытался освободиться, но ему никак не удавалось разорвать хватку Цезаря.

– Катон, ты не можешь им позволить увести меня!.. – закричал он, когда сенатор повернулся к нему спиной, собираясь покинуть Форум.

Помпей тоже находился среди толпы, с явным интересом наблюдая за этой сценой. Антонид сохранил достаточно здравого смысла, чтобы вовремя прикрыть рот и не выкрикнуть правду о смерти его дочери, потому что понимал: либо Катон, либо Помпей, либо сами убийцы лишат его жизни после такого откровения.

Брут встал и подошел к Цезарю. В руках у него была веревка.

– Свяжи его, Марк, но не сильно. Я хочу получить за него как можно больше на невольничьем рынке, – жестко сказал Юлий, на мгновение дав волю злости и презрению.

Брут очень быстро выполнил распоряжение, засунув жертве в рот кляп, чтобы приглушить вопли. Судьи безучастно смотрели на происходящее, зная, что все делается в рамках закона, хотя те, кто принял сторону Антонида, стояли с покрасневшими от негодования физиономиями.

Когда работа была сделана, Руфий привлек внимание Юлия, коснувшись его руки:

– Ты хорошо говорил, Цезарь, но Квинт слишком стар, чтобы в будущем быть твоим адвокатом. Я надеюсь, ты запомнишь мое имя, если тебе понадобится когда-нибудь человек, знающий законы…

Юлий пристально посмотрел на него:

– Вряд ли я забуду тебя.

Когда Антонида связали, претор объявил процесс закрытым, и толпа опять возликовала. Хотя Катон ушел первым, все остальные сенаторы чувствовали себя очень неуютно в присутствии такого большого количества народа, который они представляли.

Юлий и Брут поволокли упирающегося Антонида, бросив его на платформу, где размещались щиты.

Александрия обошла мнущихся на месте сенаторов, чтобы добраться до Цезаря; ее глаза сияли.

– Отличная работа. На мгновение мне показалось, что ты проиграешь.

– Мне тоже. Я должен благодарить трибуна, ведь он спас мне жизнь.

Брут фыркнул:

– Он представляет интересы плебса, если ты помнишь. Они разорвали бы его на части, проголосуй он, как остальные, против тебя. Боги!.. Посмотри на них!

Марк помахал рукой жителям Рима, которые подошли совсем близко, чтобы посмотреть на Юлия.

– Встань рядом со щитами и благодари народ за поддержку, – радостно сказала Александрия.

Что бы теперь ни случилось, она знала, что будет востребована и сможет получать хорошие деньги от богатых римлян.

Толпа приветствовала Цезаря. На щеках Юлия от удовольствия выступил румянец, когда его имя произносилось вместе с именем Мария.

Он поднял руку, салютуя людям и понимая, что слова Квинта были правдой. Имя Цезаря запечатлелось в умах жителей Рима. Кто знает, к чему это в конце концов приведет?..

Встало солнце, осветив Форум и бронзовые щиты, созданные Александрией. Они засверкали, и Юлий улыбнулся, надеясь, что Марий тоже их видит, где бы он ни был.

Глава 33

Утренний воздух был полон первого весеннего тепла. Юлий бежал по своему любимому лесу, чувствуя, как ноги освобождаются от накопившегося напряжения последних дней.

Когда все волнения остались позади, он стал проводить очень много времени в казармах Перворожденного, возвращаясь домой только для того, чтобы поспать. Солдаты, которых он нанял в Африке и Греции, прекрасно адаптировались, а те из прежних легионеров, кто остался в живых, были счастливы видеть, как возрождается любимый легион Мария.

Люди, которых прислал Катон, были молоды и не имели шрамов. Юлию очень хотелось расспросить новичков об их прошлом, но ему удалось сдержать себя. Никаких вопросов, пока не будет принята присяга, и не важно, что их прислал Катон. Они все узнают в свое время. Рений проводил с ними каждую свободную минуту, используя опытных солдат для обучения и тренировки новобранцев.

Хотя легион не развернулся и наполовину, слух о нем дошел до других городов, а Красс обещал заплатить за всех рекрутов, соответствующих стандартам Перворожденного, которых им удастся набрать. Долг был ошеломляющим, однако Цезарь согласился. Чтобы создать легион, требовалось целое состояние. Размеры сумм крутились где-то в подсознании Юлия, но он игнорировал их.

Каждый день со всех концов страны приходили люди, привлеченные обещаниями специальных представителей Юлия, посланных в дальние провинции.

Это было необыкновенно волнующее время. Когда садилось солнце, Цезарь неохотно покидал казармы, потому что дома его ожидал холодный прием.

Хотя они делили кровать, Корнелия вскакивала каждый раз, когда он ее касался, и злилась, пока муж не терял терпение и не уходил в другую комнату. С каждой ночью становилось все хуже и хуже, и он засыпал, мучимый желанием. Юлий очень скучал по жене, но – по прежней.

Иногда он поворачивался к ней, чтобы поделиться мыслью или пошутить, но обнаруживал выражение горечи на ее