Директор банка с выпученными глазами, в исступлении, хватает за рукав какого-то итальянца, и тычет пальцем в окно с немым вопросом.

Итальянец хлопает его по плечу:

— Так это же наш Бодю! А вот кто это рядом с ним в этой странной шапочке, я и сам не знаю.

Понятно, что это не советский анекдот, а, возможно, какая-нибудь новелла — скажем, конца века девятнадцатого, кочующая по странам. Кажется, именно тогда стал шире развиваться процесс перехода "обратно в фольклор". (Он всегда был, но тогда как-то уширился).

И, чтобы два раза не вставать, я расскажу недавнюю историю про поиски трески и лисы. Треску я, впрочем, не искал, она нашлась сама.

Так вот, в детстве у нас в доме не было приёмника — мало того, что в те времена исторического материализма никакого буйства FM не наблюдалось, так и приёмники ВЭФ использовались на даче только для прослушивания свободолюбивых клеветонов. Дома жили так называемые "трёхпрограммники" — величиной с этот коротковолновый приёмник, сделанные из мгновенно желтеющей как бы белой пластмассы, устройства.

Было у них три кнопки или три положения тумблера — первый был официальный, скучноватый.

Совершенно не помню никаких передач, кроме "Пионерской зорьки" и концерта по заявкам "В рабочий полдень". На второй кнопке жила радиостанция "Маяк", отбивая раз в час точное время, а вот на третьей, как на последней страницы гназеты, было самое интересное — там, по утрам в будние дни, часов в десять, шла передача "Театр у микрофона". На записях этих спектаклей до сих пор зарабатывают какие-то сайты.

Но иногда вместо полновесных театральных спектаклей, там передавали инсценировки.

И вот я слушал по "третьей кнопке трёхпрограммника" какую-то постановку по американской классике, и там, как мне казалось, дети кричали "Билл Пибоди поймал лису! Билл Пибоди поймал лису! Билл Пибоди поймал лису!"

Дети дразнились, но этот ритм намертво вклеился мне в голову.

Я, впрочем, понимал, что это, возможно не Билл, возможно и не лису, да, может, и не дети.

После этой фразы раздавалась музыка, что-то из мира толстых, и, чувствовалось, что у героя после этой дразнилки была психотравма на всю жизнь — он это несколько раз вспоминал за всю радиопостановку.

И, как всегда, когда ищешь что-то много лет, ответ обнаружился внезапно — это один из рассказов Олдриджа.

Правда, если мы настоящие исследователи, то должны предполагать, что выражение "по рассказам" — хитрое, и в воле отечественного режиссёра было слить несколько рассказов Олдриджа (Лауреата Ленинской премии, кстати), и добавить этот хор мальчиков и Бунчиков.

Что касается самого Джеймса Олдриджа, то дело, разумеется, не в том, что ему в 1973 году дали эту Ленинскую премию — автору "Последнего дюйма" я бы не пожалел её, пусть даже она была не за литературу, а за "укрепление мира между народами". Отчего-то Олдриж казался тогда. много лет назад, американцем — хоть он и родился в Австралии, а жил в разных местах Британской империи. Но это уже издержки, как потом стали говорить, двухполярного мира.

Итак, вот этот незабываемый голос Валентины Сперантовой — и детский крик, где нет никакого Пибоди, а вместо него Вудли, не Билл, а Том, к лисе добавлена треска, и рок-н-ролл, что казался тебе тогда музыкой разврата.

Люди, кстати, лучше помнят именно детские передачи — те звуки, под которые они собирались в школу, то что они слышали, когда готовили уроки — в шорохе мышином, в скрипе половиц, медленно и чинно, комитет охраны авторских прав природы в стране литературии, удивляясь тому, удивляясь сему, удивляясь упругости стали, удивляясь тому, чему люди уже удивляться давно перестали.

Будущего нет, есть только прошлое в замурованных проводах радиоточек, где сохранились голоса нашего детства.

Извините, если кого обидел.

14 августа 2012

История про то, что два раза не вставать

Весенний ветер дул нам в спины, а в водосточных трубах гремел опадающий лёд.

Собственно, мы шли забирать посылку из-за границы. Надо сказать, что не знаю как Синдерюшкин, но я испытывал благоговение к посылкам из-за границы ещё с давних времён. Тогда эти посылки передавали уехавшие, казалось, навсегда люди. Это были приветы будто с того света. Что, ты, дорогой читатель, не будешь испытывать благоговение к посылке из царства теней, где Данте и Вергилий, где Рабле и Дидро, Давид и Голиаф, не помню кто ещё? Будешь. Будешь-будешь. Вот и я испытывал.

Ну и дребезжащее бормотание стариков: «Эта чашечка хранит тепло рук Анатолия Сергеевича» усугубляло впечатление. Посылка была вовсе не мне, а каким-то доживающим своё старикам, что коротали век без статуи Свободы. Они жили неподалёку, у Трёх Вокзалов. Отчего именно я должен служить курьером на этом отрезке — было непонятно. Но только длина пути примиряла меня с участью заложника.

Мы поднялись по гулкой лестнице старого подъезда (впрочем, довольно чистого) и позвонили в дверь. Открыла дверь пыльная старушка, хотя по телефону со мной говорил довольно задорный девичий голос.

В руках у меня тут же оказался увесистый пакет из крафтовой бумаги, и дверь мгновенно захлопнулась.

Я демонстративно стал нюхать этот пакет, а Синдерюшкин смотрел на меня, как смотрит двоечник на отличника, только что получившего двойку.

— Ничего там такого нет.

— Ты себя не успокаивай, — товарищ мой нехорошо улыбался. — Так всегда говорят, когда начинается сюжет, в котором мы бежим по крышам вдоль Сретенки, а в нас палят какие-нибудь люди в костюмах. Причём тебе-то хорошо, ты сразу рухнешь с крыши, а я буду долго страдать, прыгая, как горный козёл, пока не оторвусь от погони.

— Вдоль Сретенки далеко не упрыгаешь.

Мы вышли из подъезда и двинулись по бульварам. Номер стариков, лишённых Свободы, не отвечал, и это меня начало раздражать. Таскаться с увесистым свёртком по городу мне не улыбалось, а Синдерюшкин гудел над ухом о жизненных предназначениях. Дауншифтеры обступали нас — двое из них, несмотря на холод, будто играя на барабанах, играли на скамейке в шахматы блиц, гулко стуча фигурами по доске. Один дауншифтер пил пиво как горнист, другой выгуливал кота на поводке.

Мы свернули с бульваров и начали движение к Курскому вокзалу. Я позвонил ещё раз — телефон стариков по-прежнему говорил со мной длинными гудками — и стал злиться. Такое я однажды видел. Приехал как-то ко мне друг-одноклассник из далёкого иностранного города. Он приехал с женой и привёз много всякой дряни, которую передавали престарелые родственники оттуда престарелым родственникам