Затем он выпрямился, положил руки на край стола, соединив пальцы, посмотрел вниз на столешницу и застыл с видом серьёзным, гордым, сосредоточенным, подобно мумии фараона. Затем одной рукой подтянул конверт к себе, вскрыл и начал читать.

«Святотатство», Эллсворт Тухи; «Церкви нашего детства», Альва Скаррет; передовицы, проповеди, речи, заявления, письма в редакцию — «Знамя» в действии на полную мощность; фотографии, карикатуры, интервью, резолюции протеста, письма читателей.

Он прочитал всё до последнего слова, держа руки на краю стола, так, чтобы не поднимать вырезок, касаясь их только затем, чтобы перевернуть и обратиться к следующей в том порядке, в котором они лежали. Его рука и зрачки двигались синхронно, с точностью механизма: едва глаза пробегали последние слова, пальцы переворачивали вырезку, чтобы не смотреть на неё дольше, чем необходимо. Но на фотографии храма Стоддарда он не пожалел времени, он долго рассматривал их. Ещё дольше он задержался на фотографии Рорка, которую сопровождала язвительная подпись: «Вы счастливы, мистер Супермен?» Винанд вырвал снимок из статьи, частью которой он был, и сунул в ящик стола. Затем продолжил чтение.

Судебный процесс: свидетельские показания Эллсворта М. Тухи, Питера Китинга, Ралстона Холкомба, Гордона Л. Прескотта, никаких выдержек из показаний Доминик Франкон, только краткий пересказ. «У защиты нет вопросов». Несколько упоминаний в рубрике «Вполголоса», затем зияние, следующая публикация появилась три года спустя — Монаднок-Велли.

Было уже поздно, когда он закончил чтение. Секретари ушли. Он ощущал пустоту кабинетов и залов. Но был слышен шум печатных машин — негромкое урчание и вибрация, которые проникали повсюду. Шум был ему приятен — это билось сердце здания. Он вслушался. Печатался завтрашний выпуск «Знамени». Он долго сидел не двигаясь.

Рорк и Винанд стояли на вершине горы и смотрели вдаль, на мягко спускавшиеся вниз склоны. Голые деревья карабкались вверх от берега озера, прорезая небо геометрическим орнаментом ветвей. Небо было чистого, хрупкого, зеленовато-голубого цвета, и воздух казался ещё холоднее. Холод размывал краски земли, и обнаруживалось, что они были только полутонами, из которых собирался цвет: мёртво-бурый предвещал зелень, усталый пурпур был увертюрой к пламени, серый — прелюдией к золотому. Земля была подобна наброску великого рассказа, стальному каркасу здания, который будет наполнен, завершён и уже хранит в своей нагой пустоте всё грядущее великолепие.

— Где вы думаете поставить здание? — спросил Винанд.

— Здесь, — ответил Рорк.

— Я так и рассчитывал.

Винанд привёз его сюда, в своё новое поместье, из города на машине. Два часа они бродили по пустынным тропкам, по лесу, вдоль озера, вверх в гору. Теперь Винанд ждал, а Рорк стоял и смотрел на простиравшуюся у него под ногами землю. Интересно, думал Винанд, какими вожжами удерживает этот человек пейзаж в своих руках?

Когда Рорк повернулся к нему, Винанд спросил:

— Могу я теперь поговорить с вами?

— Конечно. — Рорк улыбнулся, его позабавил уважительный тон, которого он не искал.

Голос Винанда звучал чётко и отрывисто, в него словно проникало зеленоватое сверкание льда.

— Почему вы приняли мой заказ?

— Потому что я наёмный архитектор.

— Вы знаете, о чём я спрашиваю.

— Не уверен.

— Вы же меня люто ненавидите.

— Нисколько. С какой стати?

— Хотите, чтобы я сказал первым?

— О чём?

— О храме Стоддарда.

Рорк улыбнулся:

— Как видно, вы всё же навели справки обо мне.

— Я прочитал то, что у нас есть о вас. — Он остановился, но Рорк молчал. — Все наши публикации. — Голос стал резче, в нём слышалось что-то от вызова, что-то от просьбы. — Всё, что мои газеты писали о вас. — Спокойствие Рорка приводило Винанда в ярость. Он продолжал — медленно, основательно, вбивая мысль в каждое слово: — Мы обзывали вас недоучкой, глупцом, шарлатаном, обманщиком, самодовольным маньяком, приготовишкой…

— Перестаньте терзать себя.

Винанд закрыл глаза, словно Рорк ударил его. Через минуту он сказал:

— Мистер Рорк, вы плохо знаете меня. Хорошо бы вам усвоить следующее: я не привык извиняться, я никогда не прошу прощения за свои действия.

— С чего вдруг вы заговорили об извинениях? Я их не требовал.

— Я отвечаю за каждый из эпитетов, которым мы наградили вас. Я отвечаю за каждое слово, напечатанное в «Знамени».

— Я не просил, чтобы вы их опровергли.

— Я знаю, что вы думаете. Вы поняли, что вчера мне не была известна история с храмом Стоддарда. Я забыл, кто был его архитектором. Вы сделали вывод, что не я руководил кампанией против вас. И вы правы, это был не я, в то время я отсутствовал. Но вы не отдаёте себе отчёта в том, что эта кампания вполне отвечала духу и направлению «Знамени». Она соответствовала той роли, которую отводит себе «Знамя». И за это ответственность целиком лежит на мне. Альва Скаррет делал только то, чему я его научил. Будь я на месте, я делал бы то же самое.

— Это ваше право.

— Вы не верите, что я бы так поступил?

— Нет.

— Мне не нужны ни ваши комплименты, ни ваше сочувствие.

— Я не могу сделать то, на что вы напрашиваетесь.

— И на что же, по вашему мнению, я напрашиваюсь?

— Чтобы я вас ударил по лицу.

— Почему же вы не можете?

— Не могу разыгрывать гнев, которого не испытываю, — сказал Рорк. — Дело не в жалости. В сущности, я действую гораздо более жестоко. Но не ради жестокости как таковой. Если бы я ударил вас, вы бы простили меня из-за храма Стоддарда.

— Разве прощения должны просить вы?

— Нет. Вам хочется, чтобы я просил его. Вы понимаете, что здесь замешана проблема вины. Но вам не ясно, кто должен прощать, а кто просить прощения. Вам угодно, чтобы я простил вас или потребовал платы, что одно и то же, и вы полагаете, что этим вопрос будет исчерпан. Но видите ли, я не имею к этому отношения. Не участвую в этом. Не важно, как я к этому отношусь, что делаю или чувствую сейчас. Не обо мне вы сейчас думаете. Я вам помочь не могу. Не меня вы сейчас боитесь.

— А кого же?

— Себя.

— Кто дал вам право утверждать подобное?

— Вы.

— Ладно, продолжайте.

— Вы хотите услышать продолжение?

— Продолжайте.

— Думаю, вам неприятно сознавать, что вы причинили мне страдания. Вам хочется, чтобы этого не было. Но кое-что пугает вас ещё сильнее. Осознание, что я вовсе не страдал.

— Продолжайте.