со взрослыми девочка не пытается заговорить [519–520/6:19]). К слову, как удостоверяет одна из рукописей этих глав, упоминаемые в этом же описании детской некие «тележечки, выписанные из Англии», являются детскими колясками: вариантом «тележечки» автор заменил первоначально написанное им английское слово «perambulator» (Р99: 57 об.). Детские коляски этого типа в те годы только-только входили в сколько-нибудь широкое употребление в Англии, — еще одна черточка в изображении хозяйства и быта Вронского как ультрасовременных.

868

ЧРВ. С. 521 (Р102).

869

О появлении тогда же этой детали в ДЖЦР (Р38: 65) см. примеч. 3 на с. 281–282.

870

Р103: 25.

871

Ср. черновую редакцию, где мотива кос и вообще волос в данном описании еще нет: ЧРВ. С. 557; подл.: РО ИРЛИ. Ф. 341. Оп. 2. Ед. хр. 579. Л. 5 (в систематике ОпР — корректура 126).

872

Примечательно, что в сцене болезни Анны после родов в мучающий ее снова — на сей раз не во сне, но в бреду — кошмар супружества с двумя Алексеями («Какая странная, ужасная судьба, что оба Алексея, не правда ли?») проникает мотив путешествия в Рим. В ПЗР он ассоциируется в начале монолога с возможностью счастья в браке с Карениным: «[Алексей Александрович] не отказал бы мне. Мы поехали бы в Рим. Я видела Рим, но я молодая была, я не понимала многого, а теперь я все поняла бы. У меня много было вкуса. Я бы забыла, он бы простил. <…> В Риме я помню только Геркулеса» — а затем с покаянием: «Я ужасна; но мне говорили: святая: М[ария] Е[гипетская] — она хуже была. И я поеду в Рим, там пустыни, и тогда я никому не буду мешать, только Мишу [сына. — М. Д.] и девочку возьми ты» (ПЗР. С. 761–762). В ОТ Рим в этом монологе подразумевает только покаяние, но без отказа от материнства: «Я ужасна, но мне няня говорила: святая мученица — как ее звали? — она хуже была. И я поеду в Рим, там пустыни, и тогда я никому не буду мешать, только Сережу возьму и девочку…» (388/4:17).

873

ЧРВ. С. 393 (курсив мой).

874

Там же. С. 394 (Р89; отрывок 117).

875

ПЗР. С. 783. Очевидно, что в работе над итальянскими главами Толстой заимствовал образы, мотивы и словесные формулировки из ранней версии летних сцен в Воздвиженском, так что в ОТ тема обманчиво счастливого уединения Анны и Вронского оказалась распределена между заново написанными итальянскими и переработанными воздвиженскими главами.

876

О Михайлове и его живописи в контексте столь важной для АК проблематики взаимоотношений творца с собственным творчеством см., напр.: Alexandrov V. Limits to Interpretation. P. 83–88; Morson G. S. «Anna Karenina» in Our Time. P. 190–191.

877

Р89: 13 об.

878

Р89: 19. Опубл.: ЧРВ. C. 400.

879

РВ. 1876. № 4. С. 662.

880

Нормы коммуникации позволяли Михайлову использовать при обращении к Вронскому родовой титул последнего как таковой: «граф» (подобно тому, как в АК другой художник-разночинец, Петров, и его жена обращаются к Кити Щербацкой: «княжна» [219–202/2:34]). Однако такой выбор совсем уж резко подчеркнул бы незаконность сожительства пары, так как аналога данного титулования для Анны вовсе не было: когда-то княжна Облонская, сама она не носит по мужу аристократического титула.

881

О соотношении чинов и родовых титулов с формулами титулования, или общими титулами (использовавшимися для личного обращения в официальной или почтительной речи), см.: Шепелёв Л. Е. Чиновный мир России. С. 142–143, 378–383. Каренин, по всей видимости, носит чин тайного советника (о его служебных занятиях см. параграф 2 данной гл.); в ОТ, в той же части романа, куда входят итальянские главы, к Каренину по титулу «превосходительство» обращается камердинер Корней, а к Анне — швейцар Капитоныч (426/5:21; 449/5:29).

882

Ср.: «Одна из главных неприятностей положения в Петербурге была та, что Алексей Александрович и его имя, казалось, были везде. Нельзя было ни о чем начать говорить, чтобы разговор не свернулся на Алексея Александровича <…>» (447/5:28). Михайловское «ваше превосходительство» было предвестием этой ситуации, имеющей, кроме прочих, и сугубо юридический аспект — лично-правовой статус замужней женщины, даже аристократки, определялся таковым ее мужа.

883

ЧРВ. С. 400–401 (Р89).

884

Там же. С. 392 (Р89; отрывок 115). В ОТ акцент на вполне ощущаемую уже за границей неустроенность «положения» Анны приглушен: «…и еще более тою простотой, с которою она принимала свое положение» (388/5:7).

885

ЧРВ. С. 399, 400 (Р89).

886

В сокращенной версии (куда по моей вине вкралось несколько неточностей, здесь устраняемых) параграфы 1 и 2 этой главы были опубликованы в виде статьи: Долбилов М. «Анна Каренина» и 1876 год: От «утонченной восторженности» к «непосредственному чувству» // Русский реализм XIX века: Общество, знание, повествование / Ред. М. Вайсман, А. Вдовин, И. Клигер, К. Осповат. М.: Новое литературное обозрение, 2020. С. 236–269.

887

О мотиве закрытой книги на стыке предпоследней и последней частей романа см.: Naiman E. Tolstoy’s Hinges // New Studies in Modern Russian Literature and Culture: Essays in Honor of Stanley J. Rabinowitz. Part I / Ed. C. Ciepiela and L. Fleishman. Stanford: Berkeley Slavic Specialties, 2014. P. 74–79.

888

Кибальник С. А. Споры о Балканской войне на страницах «Анны Карениной» // Русская литература. 2010. № 4. С. 39–44; Denner M. Resistance Is Futile, but Nonresistance Might Work: The East and Russia in Tolstoi’s Political Imagination, 1905–10 // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2015. Vol. 16. № 1. P. 42–46; Красносельская Ю. И. «Тень» К. С. Аксакова в полемике Л. Н. Толстого с панславистами 1877 г. // Складчина: Сб. ст. к 50-летию проф. М. С. Макеева / Под ред. Ю. И. Красносельской и А. С. Федотова. М.: ОГИ, 2019. С. 137–157.

889

Lönnqvist B. The Role of the Serbian War in «Anna Karenina» //