только из избрания Одона, Роберта I и Рауля, но даже и во время последней реставрации Каролингов, при возведении на престол Лотаря. Он признавал в своих грамотах, как это делал Роберт I, что он был облечен высшей властью, «будучи избран всеми пэрами (de tout les grands) королевства». Кем был сформулирован теоретически этот факт? Архиепископом Адальбероном Реймским, во время собрания в Санлисе (Sentis), где была решена участь Гуго Капета. «Мы знаем, – сказал он, – что Карл Лотарингский имеет партизан, которые утверждают, что трон принадлежит ему по праву рождения. Но если таким образом ставить вопрос, то мы скажем, что царское достоинство не приобретается по наследству и что следует возводить на престол только того, кто отличается не только знатностью рождения, но благоразумием, и кто находит естественную поддержку в лояльности, силу – в величии души» (Richerus. IV. 11).

Восшествие на престол Гуго Капета было прежде всего делом духовенства. Окончательно укрепившись на троне, Робертины, феодальные владетели, стали вне и выше порядка, который был их силой. Когда архиепископ сказал знати, съехавшейся в Санлисе: «Следует искать кого-нибудь, кто заместил бы покойного короля Людовика в ведении государственных дел, чтобы государство, лишенное вождя, не распалось», то дело было не в том, чтобы покончить с феодальной иерархией. Государство, о котором идет речь, не что иное, как древняя монархия – римская и церковная, такая, какой ее всегда понимали епископы. В этом состоит политическое устройство, удержать которое так ревностно желали Адальберон и духовенство. По воле духовенства и с согласия нескольких высших баронов Гуго Капет получил миссию увековечить это политическое устройство и передать его будущим поколениям.

Н. Бубнов посвятил вопросу избрания Гуго Капета часть V главы второй части своего труда «Сборник писем Герберта как исторический источник (983–997)».32

Советник Адальберона, архиепископа Реймского, знаменитый ученый и политический деятель, Герберт занимал важное положение при последних Каролингах. Впоследствии он достиг папского престола под именем Сильвестра II.33 Ему приписывается и мысль о первом крестовом походе. Оставшиеся после него письма полны значения, это один из интереснейших и важнейших источников для истории Франции и Германии в конце X века. На такую личность, конечно, должно было обращаться внимание ученых.34

Письма Герберта издаваемы были несколько раз, но плохо. Особенно много сомнений вызывал хронологический порядок этих писем. И в последнем издании (A. Olleris’a «Oeuvres de Gerbert», P., 1867) Бубнов видел только условное хронологически расположение писем. В одно время с Бубновым тем же вопросом занимался и J. Havet, который издал в 1889 году текст с комментариями.35

Рассматривая избрание Гуго Капета, Бубнов говорит между прочим следующее:

«Но следует ли на санлисское избрание смотреть как на победу национально-государственных интересов над интересами каролинго-династическими? Другими словами, не было ли оно проявлением проникшего в умы большинства избирателей сознания, что политический дуализм повлечет за собой гибель государства, ослабляя силу его сопротивления давлению извне, и что в интересах государства отдать преимущество тому из соперников, который сильнее? Нам кажется, что на этот вопрос следует дать утвердительный ответ и что сознанию участниками санлисского съезда опасности, грозившей им с востока, придается обыкновенно слишком малое значение. Разве к 987 году могли быть забыты походы Оттона I и II вглубь Франции, к Парижу, живым напоминанием о которых были распространившиеся весной 987 года слухи о намерении императрицы Феофании вторгнуться с войском во Францию? К концу X столетия национальное самосознание уже было достаточно сильно во Франции, главным образом, именно как оппозиция все усиливавшемуся германскому влиянию. Избрание Капета было, несомненно, в весьма значительной степени актом этого национального самосознания, хотя и не в том узкорасовом смысле, как это представлялось Тьерри. Каролинги совсем не были представителями германского элемента, и сами по себе далеко не олицетворяли собой политику, которая мешала бы дальнейшему национальному обособлению Франции, но к концу X века обстоятельства сложились таким образом, что, удержись Каролинги у власти и не перейди французская корона к могущественному герцогу Франции, политический дуализм, ослабивший Францию, продолжал бы жить, и страна эта все более и более подчинилась бы влиянию Германии. В данном случае интересы феодальные, с точки зрения которых замена слабого короля могущественным была бы нежелательной, уступили место интересам государственным. К тому же в конце X века положение дел было таково, что феодалы не могли не принимать в соображение интересов государственных, так как эти последние были в известном смысле связаны с феодальными. Избрание Гугона давало право рассчитывать если не на дальнейший прогресс феодализма, то, по крайней мере, на некоторое время, на феодальный status quo, между тем как сохранение короны за слабыми Каролингами вело косвенным образом к преобладанию Германии. Вероятные результаты этого заключали в себе мало успокоительного для французских феодалов, поставленных в необходимость из двух неизбежных зол избирать меньшее. Безопасность государства, лицемерную заботливость о которой Адальберон выставлял на собрании в Санли как единственный мотив, будто бы руководивший им, была бы более обеспечена, если бы корона была объявлена наследственной в роде Гугона Капета. Избирательное престолонаследие могло сделаться причиной междоусобных смут и наконец не устраняло возможности возвращения короны Каролингам или перехода ее к другой какой-нибудь могущественной фамилии, что в обоих случаях было бы равносильно восстановлению губительного дуализма. Но феодалы были нисколько не расположены отказаться от своих избирательных прав. Это было непоследовательно, но вполне естественно. Борьба феодальных интересов с общегосударственными, происходившая в них, лишала их возможности быть вполне последовательными».

«Итак, избрание Гугона, даже при предположении, что он при своем управлении будет всецело руководиться каролингскими принципами, будет так же понимать сущность королевской власти, как ее понимали Каролинги, совсем уже не так сильно противоречило интересам французских феодалов, чтобы для объяснения этого избирания была необходимость заменить расовую теорию А. Тьерри теорией феодальной, которая еще в недавнее время имела много сторонников. Теперь неосновательность этой последней может считаться столь же хорошо доказанной, как и ложность первой. Избирая Гугона, участники собрания в Санли не могли рассчитывать на то, что этот король, вышедший из феодальной среды, будет иначе понимать сущность королевской власти, чем ее понимали Каролинги, что он не только не станет мешать полному торжеству феодального строя, но даже будет стремиться к этому. Примеры Рудольфа, Роберта и особенно Одона не оставляли сомнения относительно того, что, подобно этим королям, Тугой, возложив на себя корону, станет выше феодального строя, отделит свои интересы от феодальных и вступит с ними в борьбу совершенно так же, как это делали Каролинги. Одним словом, избранию Капета участники собрания в Санли