осторожно обнял сестру, посадив ее перед собой и позволяя откинуться на его грудь. Прислушавшись, я едва различила и его голос. Слова отчего-то показались крайне личными для них.

К концу песни Гани отставил опустевший бокал, удобнее устроившись рядом со мной.

— Стоило, наверно, собрать белых лилий и украсить ими зал.

— Мы можем завтра принести их в Храм, как дань памяти тем, кто вместе с Ньярлом защищал столицу.

Аван взяла бутыль и долила еще вина сыну, он потянулся к столу и забрал оттуда яблоко цвета бычьей крови. Смотря на тонкую кожуру, что пахла спелым плодом, он припомнил что-то из собственных стихов.

— Всего дни жизни сочтены,

Падут и камни вековые,

От гордых храмов старины

Стоят развалины немые.

Но если есть всему черед,

Но если мрамор здесь не вечен, —

Бессмертия заслужит тот,

Кто искрой божеской отмечен.

Не говори ж, что жребий всех —

Волной поглотится суровой;

То участь многих, но не тех,

Кто смерти разорвал оковы.

Забрав бокал, брат замолчал, давая возможность другим высказаться или запеть. Гемера стянула с дивана подушку и, положив ее мне на колени, поудобнее устроила голову. В уголках ее глаз я заметила влагу и невольно прикоснулась к темным волосам, гладя сестру по голове.

— Я незаметно на дереве в листьях

Наполняю жизнь свою смыслом,

Пряду свою тонкую нить.

Нас очень много на дереве рядом,

И каждый рожден шелкопрядом,

И прядёт свою тонкую нить.

А моря до краёв наполнялись по каплям,

И срослись по песчинкам камни,

Вечность это, наверно, так долго.

Мне бы только мой крошечный вклад внести,

За короткую жизнь сплести

Хотя бы ниточку шёлка.

Гера неловко покраснела и, отворачиваясь, спрятала свою улыбку. Стоит записать для нее эти строки, на память, чтобы она сама могла их напевать, когда вдруг станет грустно.

На некоторое время песни и стихи закончились, будто все мысли и чувства были уже озвучены. Опустела вторая бутылка вина, и я без стеснения взяла себе сладостей. Теперь я понимала, почему их так много. Ньярл безумно любил подобные угощения.

Аван первая нарушила повисшее молчание.

— Гера, ты споешь что-нибудь?

— Я не знаю, я не сочиняю песен или стихов и с детства помню только твою колыбель.

— Она тоже неплохо звучит.

Сестра смутилась еще больше, но послушно села, допив багряный напиток. Набравшись храбрости, она тихо запела, устремив свой взгляд в огонь. Первые же строки вызвали мурашки по коже, кажется, я слышала раньше эту колыбель.

— Ой, баю, баю

Потерял мужик душу.

Шарил, шарил, не нашел.

И заплакал, и пошел.

Ой вы деточки мои,

Сторонитесь темноты.

За околицей волчок,

Он укусит за бочек

И потащит во лесок.

Ой, баю, баю, баю.

Мягкий голос Геры, танец пламени и тепло действовали гипнотически, убаюкивая меня. На миг прикрыв веки, показалось, что я нахожусь не здесь, а в доме ведьмы, сидя на печи и прислушиваясь к ее пению и треску поленьев. Захотелось забраться поглубже в плед, спрятать лицо и наслаждаться этим покоем весь вечер. Старая деревянная изба всегда была самым спокойным местом на свете.

Сбоку послышалось тихое сопение, я аккуратно подтянула брата к себе. Темнота за окнами отделила наш маленький островок от остального мира. Слова закончились, в силу вновь вступило молчание, и сейчас оно было выразительнее любых эпитетов.

Не знаю, сколько мне еще суждено провести в этой семье, но я впервые захотела стать ее частью.

Дополнительная глава. Крик ворона

Магия алтаря открыла во мне второе дыхание. Забрав клинок из тела Ньярла, я обернулся к незваным гостям, готовый отразить любой удар светлой, но Избранная не пыталась напасть. Она беспомощно опустилась на мраморный пол, прижимая руки к груди и пытаясь вдохнуть. По ее побледневшим щекам градом покатились слезы. Лук исчез, и после давящей тишины послышался отчаянный крик боли, некрос, копившийся в Храме годами, наказал ее за вероломство.

Эльф, стоящий рядом с Избранной, даже не попытался ей помочь. Вздрогнувший от голоса светлой он стиснул в руках свою книгу и встал в боевую стойку. Чужеродная магия на него почти не повлияла, и это казалось странным. Эльфы, светлые создания, должны были также прочувствовать полярное влияние некроса, но этот выглядел даже более решительным, чем раньше.

Дернувшись вперед, я закрылся темным щитом, стараясь зацепить противника лезвием рунного клинка, но раз за разом шустрый эльф уворачивался от удара, и мы лишь по касательной доставали друг друга в быстром танце поединка. Мое оружие оставляло тонкие кровоточащие полосы ран, а его чужеродная, непонятная мне сила обжигала, словно яд, и вытягивала магию, полученную столь высокой ценой. Я терял терпение и желал как можно скорее нанести решающий удар, так как время было не на моей стороне. Противник будто бы специально медлил, боялся сближения и все чаще действовал исподтишка, но даже так я чувствовал, что эльф не выдерживал такого боя. Он надеялся, что, когда заберет у меня даже крупицы некроса, я сдамся, но Ньярл учил нас держаться до последнего и не один десяток лет тренировал помимо магии еще и тело, волю и силы выдерживать даже самые страшные нагрузки. Наверно, я впервые был ему за это благодарен.

— Авель!

Крик Избранной вышел надломленным, болезненным, будто она вложила в него свою последнюю надежду. Отбросив противника как можно дальше, я развернулся к входу и действительно заметил там белую фигуру «брата». Подлетев к своей супруге, он вцепился в нее, невольно стараясь закрыть собой и защитить, но вместе с этим выпустил остаток сил, атакуя… крышу?

Монолитные перекрытия треснули, и спустя мгновение снаружи послышался подобный залп заклинаний. Армия светлого решила атаковать прежде всего не людей, а Храм, что был символом и сердцем темной страны. После такого оникс и мрамор с грохотом посыпались в зал, отрезая мне путь к отступлению, я не смог даже подойти к алтарю.

Последнее, что я увидел перед собой, было ненавистное мне лицо Авеля, но я жалел лишь о том, что Ньярл скрыл мою настоящую внешность, пытаясь меня защитить. Я жалел, что мой брат не испытывает такое же отвращение, как и я, смотря на него.

Мне снилось детство, чужие ласковые руки и голос женщины, что звала себя ведьмой.

— Я хотела бы забрать вас к себе, но ему вы нужнее.

Кажется, я пытался тогда остановить ее, задержать еще на мгновение, чувствуя необычайный покой в теплых объятьях, но ведьма ушла, оставив мне на прощание книгу в зеленой обложке.

Тогда я еще не знал,