Правда, на всем убранстве станции лежал отпечаток незаконченности. Начинался он с недоделанной путевой стены, пустых крюков для люстр на потолке и заканчивался разноцветными трубами, тянущимися вдоль всей платформы над отверстием, через которое пролез Толик. Именно трубами. Привычные кабели были спрятаны в них, словно подчеркивая особый статус станции. Из щелей между трубами торчали острые штыри, явно предназначенные для крепления фальш-панелей. Их на станцию, судя по всему, доставить так и не успели.

Привлекали внимание круглые, сантиметров двадцать диаметром отверстия в путевой стене. Он были забраны декоративными решетками, отлитыми из бронзы и изображавшими звезду в лавровом венке. Там, где решетки не установили, отверстия выглядели просто черными дырами, составляя резкий контраст с белым мрамором.

Увлекшись осмотром, Томский совсем забыл о плаче. Теперь он понял, в чем состоит фальшивость этого звука: плач носил четкий механический оттенок, обладал определенным ритмом и повторялся через равные промежутки времени. Люди так не плачут. Просто потому, что не смогут так долго выдерживать темп и не сбиться с дыхания. Люди – нет. А как рыдают духи? Им-то дышать необязательно. Карги может вообще не иметь легких и чувствовать себя прекрасно. Доносился плач из вагона – места, куда Толе входить очень не хотелось.

Подбодрило появление Аршинова. Он, покряхтывая, вылез на платформу и разрядил напряжение ворчанием о Варваре, которая из-за своего любопытства лишилась носа насильственным путем.

Предоставив прапору заниматься осмотром станции, Толя направился к вагону. Дверь в нем была только одна. Чтобы войти, пришлось отодвинуть свисающую с крыши прядь мокрого мха. На ладонях после этого осталась какая-то мерзкая слизь. Томский сунул фонарь под мышку, чтобы вытереть руки о штанины, и тут прогрохотала автоматная очередь. Одновременно с ней раздался звон разбитого стекла. Подхваченные эхом, эти звуки разнеслись по всем уголкам таинственной станции. Толик хотел обернуться, чтобы увидеть, что произошло, но некая невидимая сила втащила его в вагон. Томский выхватил фонарик, но необходимости в нем уже не было: вагон ярко освещался лампами под матовыми плафонами и плавно покачивался из стороны в сторону. За окнами, уже застекленными, проносились параллельные ряды труб и кабелей. Все места были заняты существами с лицами, слепленными из ноздреватой белой пены. Волосы привидениям заменяли жгуты зеленого мха. Были здесь и мужчины, и женщины. Первые – в смокингах, накрахмаленных до хруста сорочках с черными бабочками, в узких и блестящих от избытка ваксы штиблетах. Прекрасный пол нарядился в черные платья с таким глубоким декольте, что пенистые груди лишь чудом удерживались за вырезом. Одинаковые глаза, больше похожие на пластмассовые пуговки, уставились на Толика. Синие губы привидений синхронно растягивались в беззвучных рыданиях.

– Зелье Шамана начало действовать, – произнес Толик как можно громче. – Только и всего.

– Действовать, действовать! – хором запели пассажиры, раскачиваясь. – Только, только, только и всего-о-о-о!

Все они одновременно подняли руки так, что стали видны ржавые цепи, которыми пассажиров адского вагона приковали к сиденьям.

– Это шутки Желтого! – объявил Толик своим страшным попутчикам. – Мне они хорошо знакомы.

– Желтого, Желтого! Ну, конечно, Желтого! Желтого, Желтого! Это нам знакомо!

Мелькание серых стен за окнами замедлилось. Вагон сбавил скорость. Трубы и кабели исчезли. Вместо них со стен смотрели и кривлялись барельефы людей, знакомых Толику еще по Войковской. Подмигивал Гриша, скалился в усмешке Макс, раздувал круглые щеки толстяк Димон, вращал спрятанными за стеклами очков глазами Артур, высовывал язык Коля-каратист, поигрывал бровями Серега.

Томский понял, почему повелитель кошмаров избрал для своих издевок этих ребят. Все просто. Команда анархистов-диверсантов, ушедших вместе с ним на Красную линию. Верные друзья, превращенные профессором Корбутом в гэмэчелов. Этим жутким концертом Желтый намекал, что такая же судьба ждет самого Томского.

– Заткнитесь! – рявкнул Толик хору призраков, передергивая затвор автомата. – Заткнитесь, уроды! А ты, Желтый, перестань прятаться за спинами своих кукол! Выходи, померяемся силами!

Теперь у Толи была возможность выбраться из кошмара в реальность, но он сам этого не хотел. Жаждал поединка. В ответ на вызов вагон дернулся, останавливаясь. От толчка призраки попадали с сидений на пол и остались лежать в позах сломанных кукол.

Центральное окно треснуло и разлетелось на осколки от удара огромного когтя. Желтый влез в вагон через дыру и остановился в проходе, с улыбкой глядя на Томского. На этот раз монстр предстал в образе карги. Скособоченный оттого, что култышки ног были разной длины, Желтый помахивал когтем, заменявшим левой руке кисть. Правую руку он прятал за спиной, словно готовясь сделать сюрприз.

– Пассажир Томский, вы проспали конечную станцию! – объявил демон, подражая голосу машиниста из поездного динамика. – А разве не знаешь, что бывает с пассажирами-сонями? Их вытаскивают из вагонов на особой станции. Заковывают в цепи и заставляют работать на истинных хозяев Метро – Невидимых Наблюдателей! Когда рабы стареют, их отпускают на волю. Они приходят в себя в переполненном вагоне метро и не могут вспомнить, где провели долгие годы. Но ты будешь помнить, обещаю. Каждый день я буду отмечать этим когтем на твоей коже. Превращу тебя в сито!

– Ты никогда не работал в цирке? – поинтересовался Толя, демонстративно опуская вниз ствол автомата.

– Что-о-о?

– На фокусника ты не тянешь, – задумчиво продолжал Томский, наслаждаясь яростью Желтого. – А вот клоун из тебя получится замечательный. Этот хобот, глаза-стеклышки. Прямо человек-слон. Как насчет такого сценического имени?

– Я тебе покажу фокус! – прошипел Желтый. – Фокус, от которого у тебя закипят мозги. Ты ведь хотел знать, кто рыдает на моей станции? Так узнай, гаденыш!

Желтый выставил вперед руку, спрятанную за спиной. Как и предсказывал Шаман, вместо кисти на ней была человеческая голова. Томский не был готов лишь к тому, что это будет голова Мишки.

Мальчик плакал. Из-под закрытых век катились слезы. Собираясь на подбородке в ручеек, они падали вниз и образовывали на полу лужу багрового цвета.

– Мы на пару угробили пацана, – с наигранной грустью в голосе сообщил Желтый. – Ничего не попишешь. Твои руки-ноги, мои мозги. Мы сообщники, товарищ Томский.

Мишка открыл глаза и с осуждением посмотрел Толику в лицо.

– Вы – сообщники, Дядь-Толь…

Поединок. Дуэль?

Да пошло оно все к черту! Не получится поединка. Желтый применил запрещенный прием и положил противника на лопатки. Глаза Толика затянуло мутной пеленой слез. Он не мог больше видеть Мишку и что есть силы ущипнул себя за запястье.

* * *

Боль. Яркая вспышка ламп. Треск. Лампы погасли. Остался лишь конус света, который упирался в лужу на полу пустого вагона. Томский наконец увидел источник плача. Через прореху в крыше вагона тонкой струйкой текла вода. Прежде чем попасть на пол, она ударялась об алюминиевую пластинку. Некогда привинченная к стене вагона, теперь та держалась на двух болтах, подрагивала и служила отличным резонатором. Совокупность эха и звука капели создавали иллюзию чьих-то рыданий.