Прошло еще сколько-то времени. Хэрод пребывал в нигде, плавая где-то внутри себя в приятном первозданном супе обманчивых ощущений и сбивчивых воспоминаний. Откуда-то издалека до него доносились два голоса. Один из них явно принадлежал ему, но разговор — если это был разговор — вскоре надоел ему, и он снова погрузился во внутреннюю тьму с той же пассивной безучастностью, с какой тонущий ныряльщик позволяет унести себя грузам и течению в пурпурную тьму.

Тони Хэрод осознавал — с ним происходит что-то очень плохое, но почему-то ему было на это глубоко наплевать.

Его разбудил свет. Свет и боль в запястьях. Свет, боль в запястьях и еще одна нестерпимая боль, которая заставила его вспомнить о «чужих» Ридли Скотта, когда тварь вылезает там из груди бедного сукина сына. Кто его исполнял? А, Джон Херт. Что это за свет режет ему глаза? Почему так болят запястья? Что такое он пил накануне, если в голове у него все так перевернулось?.. Хэрод попытался сесть — и вскрикнул от боли. Этот крик, казалось, разодрал пленку, продолжавшую отделять его от окружающего мира, и он начал обращать внимание на то, что еще недавно казалось неважным.

Он был в наручниках. Лежал в постели в наручниках. Его правая рука лежала на подушке, кольцо же наручника, больно обхватившее запястье, было присоединено к мощному металлическому изголовью кровати. Левая рука лежала вдоль тела, и ее наручник был прикреплен к какой-то неподвижной части, находящейся под матрасом. Хэрод попытался поднять левую руку и услышал металлический скрежет. Значит, к остову. Или к трубе. Или еще к чему-нибудь. Он не был еще в состоянии повернуть голову, чтобы убедиться в этом. Возможно, он сможет сделать это позднее.

«Черт, с кем я провел ночь?» У Хэрода было несколько подружек с садо-мазохистскими наклонностями, но он никогда не позволял себе оказываться в роли жертвы. «Слишком много выпил? И Вита наконец завлекла меня в свою комнату наслаждений?» Он открыл глаза и, невзирая на боль, доставляемую режущим светом, заставил себя не закрывать их больше.

Белая комната, белая кровать, простыни, медные спинки, тоже зачем-то выкрашенные в белый свет, белые стены, на противоположной стене небольшое зеркало в белой крашеной раме, дверь. Белая дверь с белой ручкой. С потолка на белом шнуре свисает единственная голая лампочка — ватт эдак сотен в десять, насколько мог судить Хэрод по излучаемому ею резкому свету. Сам он лежал почему-то в белой больничной рубашке. Он ощутил разрез на спине и почувствовал, что кроме рубашки на нем ничего нет.

Слава Богу, это не Вита. Ее комната наслаждений была отделана камнем и бархатом. У кого из его знакомых был эдакий медицинский задвиг? Ни у кого.

Хэрод подвигал кистями и ощутил под наручниками свежие ссадины. Он чуть наклонился влево и посмотрел вниз. Белый пол. Левое запястье приковано к белому металлическому остову кровати. Больше двигаться было незачем. Разве что накатит приступ рвоты, тогда он заблюет весь этот чистенький белый пол. Это надо было обдумать.

На какое-то время Хэрод погрузился в забытье. Когда позднее он пришел в себя, горел все тот же режущий глаза свет, он находился все в той же белой комнате, разве что голова стала болеть чуть меньше. Тогда он вспомнил о психиатрических клиниках. Неужели кто-то умудрился затолкать его в подобное местечко? Но в психушках больным не надевают наручники. Или надевают?

Его охватил такой ужас, что он начал брыкаться и дергаться, скрежеща металлом о металл, пока полностью не обессилел. Барент, Кеплер, Саттер — эти низкопробные сукины дети куда-то запрятали его, и теперь остаток жизни он проведет, глядя на белые стены и писая под себя?!

Нет, эта компания не стала бы так поступать. Они бы просто убили его.

А потом Хэрод вспомнил «Пинко, подростков, фургон и черную цыпочку. Она была той самой. Что о ней говорил Колбен в Филадельфии? Они считали, что ее и шерифа использует Вилли. Но шериф погиб..» Хэрод присутствовал при этом, когда Кеплер и Хейнс подкинули его труп на автобусную станцию в Балтиморе, чтобы его не связали с их фиаско в Филадельфии. А кто теперь использовал ее? Вилли? Возможно. Возможно, он не удовлетворился посланием, которое отправил Кеплер. Но к чему все это?

Хэрод решил на время перестать думать. Этот процесс был слишком болезненным. Лучше подождать, пока не появится кто-нибудь. Если придет чернокожая цыпочка и окажется, что Вилли или кто-нибудь другой держит ее не слишком крепко, можно будет устроить для них небольшой сюрприз.

Хэроду нестерпимо хотелось писать, и он уже кричал в течение некоторого времени, когда дверь наконец открылась.

В комнату вошел мужчина. На нем был зеленый хирургический костюм, на голове — черный капюшон с зеркальными очками вместо глаз. Хэрод вспомнил о солнечных очках Кеплера, а потом об убийце в сериале «Вальпургиева ночь», который они снимали вместе с Вилли, и тут же чуть было не описался.

Но это был не Вилли. Хэрод сразу это понял. Не был он и Томом Рэйнольдсом — пешкой Вилли с пальцами душителя. Впрочем, это не имело значения. У Вилли было время набрать легионы новых пешек.

Хэрод попытался проникнуть в него. Он действительно попытался, но в последнюю секунду его охватило уже известное ему отвращение, оказавшееся еще более сильным, чем предшествующая тошнота и головная боль, и он отстранился прежде, чем его волевой импульс сумел проникнуть в чужое сознание. Хэрод готов был скорее вылизать чужую задницу или взять в рот чужой пенис, чем вторгнуться в чужое сознание — даже это казалось ему более простой и менее интимной процедурой. Одна мысль о вторжении в чужое сознание заставила его вздрогнуть. Тело его покрылось холодным потом.

— Кто вы? Где я? — слова звучали неразборчиво, он едва ворочал одеревеневшим языком.

Мужчина подошел к кровати и посмотрел на Хэрода. Затем он залез под свою хирургическую куртку и вытащил револьвер.

— Тони, — произнес он с мягким акцентом, целясь Хэроду в лоб, — я досчитаю до пяти, а потом выстрелю, так что если ты хочешь что-нибудь сделать — делай это сейчас.

Хэрод напряг руки так, что кровать затрещала.

— Раз... два... три...

Мысли Хэрода заскакали как сумасшедшие, но тридцать лет самообработки не давали ему возможности вступить в контакт с мужчиной.

— ..четыре... Хэрод закрыл глаза.

— ..пять. — Щелкнул взведенный курок, но выстрела не последовало.

Когда Хэрод открыл глаза, мужчина уже стоял около двери, револьвера в его руках не было.

— Вам что-нибудь надо? — спросил он тихо, с небольшим акцентом.

— Судно, — умоляюще прошептал Хэрод. Капюшон благосклонно качнулся.

— Сестра сейчас принесет.

Хэрод дождался, когда закроется дверь, и крепко зажмурился, пытаясь сосредоточиться. «Сестра, — думал он. — Боже милостивый. Пусть это будет старомодная клуша с торчащими сиськами и прорезью между ног».

Он принялся ждать.

Сестра оказалась чернокожей. Той самой, из Филадельфии. Той самой, которая стреляла в него и доставила его сюда.