— Обязательно! Я жду, — сухо сказал Ладейников и повесил трубку.

«Зачем?.. Зачем я ему понадобился? — сверлила мозг тревожная мысль. — Неужели опять что–нибудь не так? Когда же все это кончится?»

Как во сне Валерий спустился в лифте, в троллейбусе по рассеянности забыл купить билет, за что был оштрафован ревизором, перед входом в прокуратуру ему дорогу перешла женщина–маляр с пустым ведром, из которого торчали грязные кисти. Никогда не веривший в приметы, Валерий резко, словно перед разверзнувшейся пропастью, остановился. Стоял до тех пор, пока перед ним седенький старичок с вытертым портфелем не вошел в прокуратуру. При этом даже подумал: «Ему–то что — он уже прожил свою жизнь…»

Однако тревога Валерия была напрасной. Это он скорее почувствовал сердцем, чем понял разумом, когда вошел в кабинет Ладейникова и сразу же попал под обаяние его душевной улыбки.

— Садись!.. У меня для тебя подарок.

Валерий сел, не спуская глаз со следователя.

— Что за подарок? — тихо произнес Валерий и тут же подумал: «Не шутит ли? В таких учреждениях подарков не преподносят».

Но Ладейников не шутил.

— На, читай. — С этими словами он положил перед Валерием белый лист, на котором был текст, отпечатанный на машинке.

— Что это? — с испугом в голосе спросил Валерий. Взгляд его метнулся с листа бумаги, лежавшего перед ним, на следователя.

— Постановление. — Ладейников видел, как к щекам Валерия прихлынула кровь.

— Что за постановление?

— О прекращении против тебя уголовного дела. Весь текст можешь не читать. Фабула твоего деяния тебе известна. В протоколах допросов и очных ставок ты подписывался под ними несколько раз. Читай вот отсюда. Здесь главное, — Ладейников пальцем показал, откуда нужно читать.

И Валерий прочитал:

«1. Прекратить уголовное дело по обвинению Воронцова Валерия Николаевича в преступлении, предусмотренном ч. 2 ст. 145 УК РСФСР.

2. О прекращении дела уведомить Воронцова В. Н. и дирекцию школы № 121 г. Москвы, разъяснив им при этом, что они могут в течение пяти суток с момента уведомления обжаловать настоящее постановление прокурору Фрунзенского района г. Москвы.

3. Копию настоящего постановления о прекращении дела направить прокурору Фрунзенского района г. Москвы.

Старший следователь прокуратуры

Фрунзенского района г. Москвы

юрист первого класса Ладейников».

Ниже, с некоторым отступом, стояла виза прокурора:

«Согласен.

Прокурор Фрунзенского района г. Москвы

старший советник юстиции Захаров».

Валерий, в душе которого чувство радости перемешалось с тревогой, широко раскрытыми глазами смотрел на Ладейникова и не мог понять: о каком обжаловании говорилось в постановлении.

— Что тебе здесь не ясно? — спросил Ладейников, догадываясь, что смутило Валерия, — Второй пункт постановления?

— Что это за обжалование? Какое может быть с моей стороны обжалование? Я не хочу никаких обжалований! Здесь все правильно!

— Успокойся. Так нужно. Эту формальность предусматривает Уголовно–процессуальный кодекс. — Ладейников встал, подошел к Валерию и крепко пожал ему руку. — Поздравляю тебя, ты невиновен. Но пусть все, что случилось с тобой, будет наукой на всю жизнь.

Губы Валерия дрожали, он хотел что–то сказать, но не мог: так велико было его волнение.

— Езжай сейчас к матери и сообщи ей то, о чем я только что известил тебя.

— Хорошо… Я сейчас же поеду… — с трудом выговорил Валерий. — Спасибо…

Первый, кто бросился в глаза Валерия, когда он вышел из прокуратуры, была женщина–маляр в рабочей униформе и брезентовом фартуке, на котором не было места, где бы не проступала всех цветов краска. Присев на корточки, она широкой кистью красила низенькую железную оградку цветника перед окнами прокуратуры.

Прикинув, сколько у него с собой денег, Валерий при виде свободного такси, выехавшего из переулка, выскочил чуть ли не на середину проезжей части улицы. Шофер остановил машину так резко, что визг тормозов вспугнул голубей на тротуаре.

— Ты что, косматик, жить надоело?!. — зло пробасил пожилой таксист, когда Валерий распахнул переднюю дверцу машины.

— Прошу вас, довезите, пожалуйста, до пятидесятой больницы. Это на улице Вучетича. Очень прошу. Там у меня мама… С тяжелым инфарктом.

— Нужно быть осторожней, молодой человек, — уже другим, потеплевшим голосом проговорил таксист, трогая машину.

Глава двадцать девятая

По просьбе начальника районного управления внутренних дел Калерия месяц назад дала согласие выступить с докладом перед студентами пединститута, где ей предстояло рассказать о своей работе в инспекции по делам несовершеннолетних. С этой просьбой ректор института еще ранней весной обратился в районное управление внутренних дел, так как по разнарядке Министерства просвещения при предварительном распределении молодых специалистов институт должен был направить на работу в московскую милицию двадцать человек. И ректор опасался, как бы и в этом году не получился курьез при распределении, когда в ответ на предложение пойти работать в органы милиции студенты–выпускники делали такие глаза, будто их направляли на каторгу. Девушки плакали, а парни — кто ссылался на слабое здоровье, кто чистосердечно заявлял, что не справится с этой работой. Какие только не приводили доводы, чтобы не подписать назначение в милицию. Многих отпугивали газетные статьи последних лет, в которых часто писали о «трудных» подростках.

Калерии предстояло не просто рассказать о своей работе, о ее трудностях и сложностях (этим можно только отпугнуть студента–выпускника), а построить выступление так, чтобы пронизать рассказ идеей романтической героики и гражданского подвижничества. Ведь когда ей, выпускнице Московского университета, пришлось при распределении выбирать между аспирантурой и работой в милиции, она не колеблясь подписала второе предложение. И вот теперь не считала бахвальством упомянуть в предстоящем докладе о том, что диплом с отличием ей вручал под туш оркестра сам ректор университета академик Петровский. Ей хотелось дать понять студентам, что при распределении у нее было право выбора: аспирантура, школа, роно, милиция…

Чтобы не ограничиться в выступлении одними рассказами о своем личном опыте, Калерия считала необходимым начать его с теоретической преамбулы социально–философского плана. А для этого было необходимо освежить в памяти высказывания великих педагогов прошлого. И тут–то ее осенило… «Да что же я ломаю голову?.. В моей дипломной работе этих высказываний столько, что из них можно соорудить Монблан. Целый год выуживала их из чужих диссертаций и трудов классиков».

С этой мыслью Калерия выдвинула нижний ящик в тумбе письменного стола, который она уже не помнила, когда выдвигала. В ящике лежали связки старых писем и два семейных альбома с фотографиями далеких лет. Стоя на коленях перед письменным столом, Калерия с