– Сэр, кажется, я соединился с одним из своих пилотов.

Абсолютная ложь, но без скорлупок Брюгель этого знать не может.

– А? – дуло чуть сдвинулось в сторону. – Хорошо. Продолжай, Цинь. Твоя шея тоже на кону.

Дзау кивнул и повернулся лихорадочно стучать на сдохшей консоли.

За спиной у него шел поиск ручного открытия люка – поиск лихорадочный, матерный и неграмотный… закончившийся треском выстрелов. По мостику закувыркались проволоки.

– Черт побери, так не выйдет, – сказал Брюгель. Потом послышался звук открываемого ящика, но Дзау не поднимал головы, изо всех сил изображая погруженность в работу. – Вот это попробуй.

Пауза, потом цепочка оглушительных хлопков. Господи! Брюгель держал какую-то взрывчатку на мостике корабля?

Сквозь звон в ушах донеслись торжествующие крики, потом команда Брюгеля:

– Вперед! Пошел!

Дзау чуть повернул голову и глянул вбок на мостик. Люк все еще был закрыт, но в нем была пробита рваная дыра. Из нее всплывали перекрученные куски металла и неопределимый мусор.

Теперь Дзау Цинь остался на мостике «Руки» один. Сделав глубокий вдох, он попытался понять, что показывают дисплеи. В одном Ритцер Брюгель был прав – шея Дзау тоже стояла на кону.

График главной мощности все еще был высоко. Дзау глянул на закругляющийся горизонт. Вопросов больше нет. «Рука» опустилась вниз до восьмидесятикилометровой высоты, как следовало из показания на панели состояния. Дзау услышал рокот вспомогательных двигателей. Я пробился? Если он смог ориентировать корабль и как-то включить главный двигатель… Но нет, они поворачивали не туда! Большой корабль разворачивался кормой вперед. Слева и справа от кормового обзора были видны части внешнего корпуса – угловатые паутинные конструкции, предназначенные для потоков межзвездной плазмы, но никак не для атмосферы планет. Сейчас они светились по краям. С них слетали размытые желтые и красные сполохи, как каскады светящейся водяной пыли. Самые острые края светились белым и испарялись. Но вспомогательные все еще работали системами коротких вспышек. Включить-выключить. Включить-выключить. Тот, кто управлял пилотами Дзау, пытался удержать эту извращенную ориентацию корабля. Без такого прецизионного управления поток воздуха, завихряющийся на неправильностях формы корабля, заставил бы их кувыркаться, и миллион тонн железа разлетелся бы под действием сил, на которые никогда не был рассчитан.

Сияние на корме расходилось листами света, тускнея только там, где трение о воздух было недостаточно сильным для испарения корпуса. Дзау вплыл в свое кресло – ускорение нарастало мягко и неумолимо. Четыреста миллигравов, восемьсот. Но оно было вызвано не двигателем корабля. Это атмосфера планеты разбиралась с ними по-свойски.

И тут донесся другой звук. Не рокот вспомогательных. Это был глубокий, нарастающий тон. От жерла двигателя и до внешнего корпуса «Рука» стала трубой огромного органа. Звук переходил от тона к тону – это корабль падал глубже, замедлялся. И когда исчезло свечение ионизации, предсмертная песня «Руки» поднялась крещендо – и затихла.

Дзау глядел в кормовой обзор на сцену, которая должна была быть невозможной. Угловатые конструкции корпуса сгладились и расплавились при прохождении сквозь жар. Но «Рука» весила миллион тонн и пилоты держали ее в потоке точно ориентированной, и почти вся ее огромная масса сохранилась.

Теперь Дзау прижимало к креслу с ускорением почти в стандартное g, но почти под прямым углом к прежнему направлению ускорения. Гравитация планеты. Сейчас «Рука» стала вроде самолета, вроде летящей по небу катастрофы. Высота была сорок тысяч метров и снижалась постоянно на сотню метров в секунду. Дзау глянул на бледный горизонт, на гряду торосов льда, простершиеся за окном обзора. Среди них были глыбы до пятисот метров высотой – лед, выдавленный постепенным замерзанием океанских глубин. Дзау постучал по консоли, добился мимолетного внимания одного из пилотов, клочка информации. Они минуют эту гряду и три следующих. За ней, у горизонта, тени были не такими резкими… иллюзия расстояния, или неровный лед засыпан глубоким снегом.

Из коридоров донесся резкий треск тяжелого орудия Брюгеля. Крики, тишина, и снова треск, только дальше. Наверное, все люки запечатаны. И Ритцер Брюгель прорывается через каждый. В некотором смысле предводитель был прав: он контролирует физический уровень. Он может добраться до оптики корпуса и отрубить связь с L1. Он может «отключить» еще оставшихся локальных зипхедов…

Тридцать тысяч метров. Тусклое солнце отражается ото льда, но никаких признаков искусственного освещения или городов. Они опускались в середину самого большого океана планеты. И скорость «Руки» была пока больше трех звуковых. Скорость снижения – все те же сто метров в секунду. Интуиция и кое-какие проблески на панели состояний сообщили ему, что они будут размазаны по ландшафту со скоростью больше звуковой. Если, конечно – главная мощность все еще росла, – не будет включен еще раз главный двигатель, и точно в нужный момент… а для этого нужно чудо. «Рука» настолько велика, что ее брюхо и жерло можно использовать как амортизатор, чтобы их размазало на километры пути торможения, а мостик и жилые отсеки остались целы. Среди хвастливых историй Фама Тринли были и такие.

Ясно было только одно: имей Дзау сейчас полный контроль, при всем искусстве своих пилотов он бы такую посадку выполнить не мог ни за что.

Корабль миновал последнюю гряду торосов. Коротко полыхнули вспомогательные, скорректировав курс на градус, будто знали, что там впереди.

Время убивать сократилось для Ритцера Брюгеля до нескольких секунд. Рите ничего не грозит. Дзау смотрел, как поднимается ему навстречу прыгающая неровная земля. И с ней поднималось странное чувство ужаса, триумфа и свободы.

Ты опоздал, Ритцер. Ты просто опоздал.

Никогда Белга Андервиль не видела радости или страха столь сильных, и никогда – вызванных одними и теми же событиями у одних и тех же лиц. Техники Колдхавена должны были бы кричать от восторга, когда перехватчики дальнего действия волна за волной сбивали баллистические ракеты Братства, а сотни других ракет противника самоликвидировались или сходили с курса. Уровень эффективности уже был около девяноста девяти процентов. Что оставляло еще тридцать ядерных боеголовок, направленных на территорию Аккорда. Есть, конечно, разница между полным уничтожением и ограниченной катастрофой… но техники жевали пищевые руки, поглощенные борьбой за остановку этих последних угроз.

Колдхавен ходил среди своих техников, и коббер из группы Лайтхилл, внефазный капрал, шел рядом с ним как тень. Генерал ловил каждое слово Рапсы Лайтхилл, проверяя, чтобы его техники воспользовались всем потоком новой информации, выплескивавшимся на их дисплеи. Белга держалась позади. Сейчас она ничего не могла сделать, только не путаться под ногами. Виктория Лайтхилл углубилась в какой-то непонятный разговор с пришельцами, где каждые несколько фраз отделялись долгими паузами, которые она использовала для разговора с братом и сотрудниками Колдхавена. Сейчас она ждала и застенчиво улыбнулась Белге.