Ребекка опять поправила волосы.

— Я должна идти… прости… автобус…

И все же она колебалась, словно еще надеялась, что я предложу ее подвезти. Но я промолчал. Наконец она быстро произнесла, отвернувшись:

— До свидания.

— До свидания, Ребекка, — ответил я и стал смотреть, как она, спотыкаясь, идет по улице. Почти дойдя до площади, она обернулась. К тому времени мы уже были довольно далеко друг от друга, но я все еще ясно видел ее лицо. Глаза были пусты от боли, лицо залито слезами. Мы смотрели друг на друга долгую минуту, потом я отвернулся, старательно зажег сигарету и нервно пошел к машине.

4

— Я бы с ней встретилась, — сказала Изабелла в искреннем порыве, — но, наверное, было бы странно, если бы мы относились друг к другу как давние подруги. Естественно, она меня ненавидит. Я бы на ее месте ненавидела.

— Дорогая Изабелла! — Я погладил ее шелковистые белокурые волосы, попытался сказать что-то еще, но был слишком ошеломлен ее благородством.

— О, как бы я ее ненавидела! — воскликнула она. — Я бы отчаянно ревновала, если бы оказалась на ее месте! На самом деле, я бы умерла от ревности! Правда! Я так тебя люблю, дорогой Джан.

— Мой ангел, — пробормотал я, слишком тронутый ее словами, чтобы произнести что-либо более отчетливое, и на секунду зарылся лицом в ее волосы.

— Джан.

— Гм.

— Наверное, Ребекка очень хороша собой, даже блистательна, если она очаровала тебя на столько лет.

— Да, я находил ее привлекательной. — Я не мог отчетливо думать о Ребекке. Она уже была далеко, став для меня частью похороненного прошлого. Когда я был с Изабеллой, я даже не мог представить себе образ Ребекки.

— Когда вы с ней познакомились?

— Когда? Много лет назад… мне тогда было семь…

— Семь! А ей сколько было? Значит, она была совсем младенцем?

— Боже мой, нет, ей было четырнадцать! Она на семь лет старше меня.

— На семь лет!

— Да, она была на год моложе Хью, а Хью был старше меня на восемь лет.

— Ты хочешь сказать… Боже мой, теперь ей, должно быть… практически сорок!

— Да, кажется, в следующем году ей исполнится сорок.

— О! — сказала Изабелла, и еще: — Бедняжка, как мне ее жаль! — И любяще улыбнулась мне, а я поцеловал ее в нос.

5

Тридцатого августа мы поженились в отделе регистрации в Эксетере с безоговорочного благословения всех, кроме священника, и в тот же день сели на поезд в Лондон, чтобы ехать в свадебное путешествие в Венецию. Это был самый счастливый день в моей жизни. Я был так счастлив, что почти не помнил себя. Мне было тридцать два, я был женат на самой красивой, самой очаровательной, самой замечательной девушке, которая любила меня так же, как и я ее. Я ее обожал. Я был настолько вне себя от восторга, что не мог дождаться, когда мы доберемся до Лондона, где, перед тем как отправиться на континент, меня ждала первая брачная ночь.

Мы остановились в Дорчестере.

Оглядываясь назад, я осознаю, что был слишком наивен, оценивая Изабеллу. Я не хочу сказать, что она хоть в чем-то разочаровала меня во время свадебного путешествия, но должен признаться, что когда я обнаружил, что она не была девственницей, это больно меня укололо, а еще неприятнее было то, что она об этом солгала.

— Я никогда не была с мужчиной, — сказала она. — Никогда.

Но она не смогла обмануть меня. Она могла вдохновенно играть, вздыхать и стонать в нужных местах, но она меня не обманула. У меня было слишком много опыта со слишком разными женщинами, чтобы отличить девственницу от недевственницы.

В первую ночь нашего свадебного путешествия произошла наша первая ссора.

— Хорошо, — наконец сказала она в слезах. — Я солгала. Но я солгала только потому, что боялась того, что ты скажешь, если узнаешь. Однажды я поступила нехорошо, но мне не хотелось тебе об этом говорить. Вот и все. Прости, пожалуйста, не сердись…

— Послушай, — сказал я спокойно. — Давай обсудим это раз и навсегда. Я хочу, чтобы ты не лгала мне ни в чем. Я не обижаюсь на тебя, что ты не девственница, — Господь свидетель, я и сам не святой, — но я, по крайней мере, был с тобой честен. Я рассказал тебе о Ребекке, которая была самой важной женщиной в моей жизни, прежде чем я встретил тебя, и рассказал о Фелисити. Были и другие женщины, легкие романы, которые ничего не значили. Я в этом признался! Гораздо лучше признаться во всем сразу, разве ты не понимаешь? Не надо бояться, что я не пойму или не сделаю тебе поблажек, если ты со мной честна, но я очень рассержусь, если узнаю, что ты мне опять солгала. Я не хочу, чтобы между нами лежала ложь, ни теперь, ни в будущем, понятно? Я хочу, чтобы ты была со мной честна.

— Да, Джан, — она жалобно всхлипнула и изящно вытерла уголок каждого глаза краешком неглиже.

— Как это произошло? Это было только раз после вечеринки или что-нибудь в этом духе? С Китом?

Она шмыгнула носом.

— Ну, нет. Не с Китом.

— Но это было всего раз, это была ошибка. Правда ведь?

Она жалко посмотрела на меня снизу вверх большими зелеными глазами, полными слез, и ничего не сказала.

— Ради Бога, дорогая, я ведь только повторяю то, что ты сама только что сказала! — Я занервничал: — Ты сказала, что поступила нехорошо… однажды. Или это тоже ложь?

— Вроде того.

— Тогда скажи мне правду и покончим с этим. У тебя был роман?

— Нет… не совсем… Это было раз шесть или семь…

— С одним и тем же человеком?

Она задохнулась. Две огромные слезы скатились по ее белому личику. Она выглядела жалко, как беспризорница.

— Нет.

Я смотрел на нее. Я уже начал паниковать, потому что такая правда была мне вовсе не по душе, когда она торопливо произнесла:

— Это были просто мальчики из соседней школы. Трос. Я встречалась с одним, потом с другим, потом с третьим. Все это было страшным секретом. Если бы об этом узнали, меня бы выгнали из школы.

— Понимаю, — сказал я. В голове появилась тупая мысль: «всего лишь несколько детских проделок».

— А потом был Кит… ну, он был ужасно почтителен, высокоморален, но раз или два… ну, пару разочков мы увлеклись…

— Но ты же мне говорила, что Кит не был твоим любовником!

— Нет… Ну, я не хотела… я запуталась… мы же говорили о первом разе…

— Ну что ж, он все-таки был твоим женихом, — сказал я, изо всех сил стараясь быть справедливым и не пугать ее проявлением гнева. — Это простительно.

— О, Джан… — Она кинулась мне на грудь, прижалась. Она казалась такой маленькой, слабой, беззащитной. Тело ее содрогалось от рыданий. — О, Джан, ты такой хороший, добрый, ты все понимаешь, а я так тебя люблю, в миллион раз больше, чем кого-либо еще на земле…