К наступлению темноты власти еще владели мостами через Неву (кроме Литейного), но на левом берегу не было сплошного заградительного кордона – от окраин к центру продвигались толпы. Слышалась стрельба из ружей и пулеметов.

В 6 часов вечера в Мариинском дворце собрался Совет министров. Члены кабинета, явно не понимавшие истинную природу движения, видели в нем продолжение думской кампании против Протопопова и стали убеждать его «сказаться больным» – на что Протопопов, совершенно подавленный событиями, согласился. В результате был подписан приказ о том, что Протопопов «по болезни сдал должность старшему товарищу министра». Приказ этот «Известия думского комитета журналистов» справедливо называли «смехотворным». Государь в ответ на сообщение об этом телеграфировал князю Голицыну: «Перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю недопустимыми». Увольнение министра внутренних дел на фоне анархического солдатского бунта было для власти только совершенно бесполезным самоунижением.

Вечером 27-го в зале заседаний Государственной думы состоялось первое собрание Совета рабочих депутатов. Председателем был избран Н. С. Чхеидзе. Собралось несколько сот человек. Один за другим на трибуну выходили представители восставших полков и обещали «защищать революцию». Выбрали Исполнительный комитет (в котором преобладали испытанные циммервальдисты) и «литературную комиссию», которая тотчас же занялась составлением «манифеста» и подготовкой выпуска «Известий Совета». Руководители Совета в эти первые дни были – левый социалист-революционер Александрович, Суханов (Гиммер) и Стеклов (Нахамкес).

Вечером верные войска сосредоточились на площади Зимнего дворца. Там находились генерал Беляев, генерал Хабалов и назначенный командующим верными воинскими частями генерал Занкевич. Но великий князь Михаил Александрович просил их перейти в Адмиралтейство, чтобы не подвергать обстрелу художественные ценности Эрмитажа и Зимнего дворца. На следующее утро весь город уже находился в руках восставших, кроме района Адмиралтейства, где до полудня держались верные войска (около 1500 человек). Но морской министр Григорович просил не подвергать Адмиралтейство, где хранились ценные кораблестроительные чертежи, риску обстрела из орудий – и отряд, сложив оружие, небольшими группами был распущен по казармам.

Грузовики с красными флагами, переполненные солдатами и вооруженными рабочими, с бешеной скоростью носились по столице. Группы солдат бродили по улицам, стреляя в воздух и крича: «Довольно, повоевали!» (По-видимому, эта стрельба в воздух и создала представление о какой-то стрельбе с крыш сторонников «старого режима», чего на самом деле не было.) Кучки людей врывались в частные квартиры, уводили оттуда министров и других сановников – всех везли в Таврический дворец, который обращался, в добавление к прочим задачам, в революционный участок.

Временный комитет, избранный накануне совещанием депутатов, не мог ничему помочь и ничему помешать; он занялся пропагандой. Был выпущен, одновременно с «Известиями Совета», другой листок, в котором давалась своя версия событий: все будто бы началось с указа о «роспуске» Думы; Дума не подчинилась; «народ» ее поддержал; полки присоединились к народу, предоставили себя в распоряжение Государственной думы…[270] Это писалось в то время, когда Дума вообще уже не могла собраться, когда в ее помещении уже заседал другой, самочинный «парламент»…

Пользуясь железнодорожным телеграфом, депутат Бубликов (прогрессист) 28 февраля разослал по всей России телеграмму, начинающуюся словами: «По поручению Комитета Государственной думы, сего числа я занял министерство Путей Сообщения», далее от имени Родзянко объявлялось, что «Государственная дума взяла в руки создание новой власти».

28-го движение перекинулось в окрестности столицы. В Кронштадте оно приняло особенно кровавый характер: восставшие матросы убили адмирала Вирена, десятки офицеров были истреблены, остальных заточили в подземные казематы. В Царском Селе восставшие разгромили все склады спиртных напитков. Части, охранявшие дворец, в котором находилась царская семья, объявили «нейтралитет»…

Солдатская масса, лишенная офицеров, обратилась в вооруженную толпу, злобную и трусливую, одинаково готовую разорвать на части всякого «недруга» и разбежаться во все стороны при первом залпе…

При первом известии о военном бунте государь решил отправить в Петербург генерала Н. И. Иванова, популярного в армии и в стране старого генерала, с чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка. До его прибытия полнота власти – чисто номинальная – сохранялась за князем Голицыным. Он распорядился, чтобы одновременно с трех фронтов было отправлено по две кавалерийских дивизии, по два пехотных полка из самых надежных и пулеметные команды.[271] В 10 часов 25 минут вечера 27 февраля об этом было из Ставки сообщено генералу Беляеву в Петроград.

В это время великий князь Михаил Александрович по телефону из Петрограда просил генерала Алексеева доложить государю, что для успокоения необходимо увольнение Совета министров и назначение нового премьера; «со своей стороны полагаю, что таким лицом мог быть бы Львов».

Государь повелел на это ответить, что в Петроград отправляются войска и что дальнейшие решения он примет по прибытии в Царское Село. Государь ясно сознавал, что, когда идет солдатский бунт и убивают офицеров, «уступки» только подливают масло в огонь, вызывая представление о слабости и уверенность в безнаказанности. Когда вслед за великим князем в том же смысле высказался и генерал Алексеев, доложивший телеграмму генерала Рузского («При существующих условиях меры репрессий могут только обострить положение»), – государь, по словам генерала Алексеева, «не захотел и разговаривать с ним».

* * *

Отряд генерала Иванова, состоявший из батальона в 700 георгиевских кавалеров, задержался с отправкой и только около часу дня 28 февраля отбыл из Могилева по Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороге. Части с Северного фронта, отправленные в его распоряжение, начали прибывать в окрестности столицы раньше, нежели поезд генерала Иванова.

Отдав все распоряжения об отправке войск на Петроград, государь решил сам выехать в Царское Село. Это решение было, очевидно, вызвано тревогой за семью – быть может, желанием быть в центре событий на случай необходимости быстрых решений. Этот отъезд из Ставки оказался роковым.

28 февраля в столице царила анархия, в Кронштадте шла резня, единственной фактической властью был Совет. Но кто-то сообщал в Ставку совершенно иные данные, которым генерал М. В. Алексеев, очевидно, поверил: «Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули к Временному Правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное Правительство под председательством Родзянко заседает в Государственной думе и пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным Правительством, говорит о необходимости монархического начала в России и необходимости новых выборов (?) для выбора и назначения правительства».