С самого начала вторжения 22 июня 1941 года подразделения полиции безопасности (четыре айнзацгруппы) и войска стали уничтожать не только евреев, находящихся на государственной службе и в партии, но и всех евреев, которых считали угрозой наступающей армии. Эти акты представлялись как следствие неразберихи и нескоординированный процесс, вызванный местными инициативами и различием в интерпретации широких и рекомендательных указаний, даваемых Гитлером из своего штаба. Акции стали более кровавыми после того, как немцы рекрутировали местных энтузиастов-антисемитов в тех регионах, которые Германская армия стремительно оккупировала. Германская служба безопасности сразу же установила контакт с местными антисемитскими группами. Всего через три дня после вторжения, германские офицеры службы безопасности воодушевили литовских милиционеров в Ковно на погром, и в ту же ночь 1500 евреев были убиты с особой жестокостью. 2 июля Германское командование сподвигло местную полицию в Риге на убийство 400 евреев, а все еврейские синагоги в городе были сожжены153. В Белоруссии и на Украине тысячи евреев были зверски убиты не-немцами, иногда с подсказки, а иногда по собственному побуждению. И наконец, более одного миллиона евреев были убиты в ходе так называемой «дикой резни», и еще сотни тысяч были загнаны во временные гетто, где они были лишены средств к поддержанию жизни и умирали от голода, болезней и холода154.

Последовавшее затем в 1942 году расширение программы убийств с целью охвата всех евреев Германии и оккупированной Европы, таким образом, не было решением совершать геноцид. Принципиальное решение уничтожать определенные категории евреев, потому что они представляли собой самых опасных врагов германского народа, было принято весной 1941 года.

Массовые убийства евреев именно как евреев началось в июне 1941 года и продолжалось на протяжении всего оставшегося времени существования Рейха. В 1941 году Герман Геринг уполномочил Гейдриха найти «окончательное решение» для еврейского населения, что, даже в самой скромной трактовке, означало разрушение общин и массовую депортацию, физическое уничтожение тех элементов, которые рассматривались как наиболее опасные. Переход к решению еврейского вопроса в форме геноцида летом 1941 года был отмечен сотнями наспех вырытых котлованов, траншей и противотанковых рвов, служивших импровизированными массовыми захоронениями на всей территории оккупированного востока.

Единого документа или одного-единственного решения, объясняющего постепенное расширение политики уничтожения, охватывающей все еврейское население, не существует. Окончательное решение стало всеобъемлющим геноцидом постепенно, ход процесса убыстрялся с каждым убийственным шагом. В августе 1941 года по мере все большего вовлечения Америки в войну, свидетельством чего стала публикация англо-американской хартии 14 августа 1941 года, на востоке происходила эскалация политики массовых убийств155. В середине августа айнзацгруппы получили инструкцию Гиммлера начать убивать женщин и детей наряду с евреями мужского пола. В Сербии мужчин евреев зверски убивали уже с сентября. В Галиции и Западной Польше (Вартегау), областях оккупированной Польши, еврейские общины окружали и убивали в течение осенних месяцев. В сентябре Гитлер наконец одобрил депортацию германских и австрийских евреев, которая была отложена в 1939 году. Первые депортации начались 15–18 октября и к началу ноября почти 20 000 евреев были отправлены в гетто, где негерманских евреев убивали для того, чтобы освободить место для вновь прибывших. В ноябре 1941 года в Ковно был умершвлён один из первых транспортов с 5000 германских евреев, хотя команды на это из Берлина не было. К этому времени тысячи евреев, негодных к рабскому труду, систематически убивали как «бесполезных едоков» на всех оккупированных восточных территориях156.

Когда 10 декабря 1941 года Германия объявила войну Соединенным Штатам, Гитлер, наконец, публично объявил о том, что всё более дезорганизованные и нескоординированные убийства, должны стать систематическим геноцидом. Однако фактическое решение убивать всех евреев, вероятнее всего, было принято в какой-то момент октября или ноября. «Мировая война началась, – рассуждал Геббельс в своем дневнике 13 декабря, через день после того, как Гитлер произнес речь перед лидерами партии, – истребление евреев должно стать необходимым следствием этого»157. Однако, за месяц до этого, 18 ноября, Розенберг заметил, что «биологическое истребление всего европейского еврейства» должно происходить на советской территории158. Адольф Эйхман, чиновник Гестапо, ответственный за отправку евреев на восток, вспоминал после войны о приказе об истреблении евреев, который поступил ранней осенью, но не мог сказать что-либо точнее159. Все публичные дискуссии о политике в отношении евреев были завуалированы умышленной неопределенностью. Гитлер продолжал говорить так, как будто он предполагал массовые депортации на восток тогда, когда массовые убийства евреев происходили с его разрешения каждый день. Депортации европейских евреев на восток были на словах тем, о чем говорили на позорной конференции в Ванзее. За годы войны приблизительно одна пятая часть депортированных евреев использовалась на принудительных работах, но к апрелю 1942 года систематическая программа геноцида всех европейских евреев, организованная Гестапо и основывавшаяся на лагерях смерти, уже действовала вовсю. Большая часть из шести миллионов евреев, ставших жертвами геноцида, были мертвы уже к концу 1942 года160.

Существует множество нитей, которые сплелись и дали начало геноциду. Некоторые из них были рассмотрены в предыдущих главах: варварские условия войны на востоке, проект германизации, запущенный Гиммлером в 1939 году, медико-биологическая политика, проводившаяся в целях предотвращения заражения расы в Германии, своекорыстные интересы служб безопасности и расистского аппарата, чьи власть и влияние расширялись по мере усиления политики депортаций и убийств – все это, сплетясь в один клубок, положило геноциду евреев. Но именно вопрос сохранения нации перед лицом еврейской угрозы был той нитью, которая связала все эти факторы воедино. Обращение с евреями было разумным лишь в искаженном зеркале германских национальных комплексов и национальных устремлений. Система преднамеренно нацелилась на формирование идеи, что выживание Германии полностью зависело от исключения или, в случае необходимости, уничтожения евреев. Для поддержки этих национальных амбиций был мобилизован общераспространенный в Германии антисемитизм; всепроникающая брутальность и дискриминация не были изобретением партии, и они мгновенно стали стилем общественной жизни Германии задолго до начала войны в 1939 году, изменив природу «еврейской угрозы»161. Война представлялась как отчаянная война за выживание нации, а евреи – как злостная, скрытая рука, стоящая за ее возникновением и эскалацией. Столь смертельное воздействие могла произвести только чудовищная конвергенция всех предрассудков, оправданий и возможностей, бескомпромиссных и вселяющих страх понятий, в которых Гитлеровская диктатура трактовала конфронтацию между «ариями» и «евреями».

* * *

В вопросах рас и наций у двух диктатур было мало общего. Обе системы пытались создать согласованную идентичность в рамках государства, тогда как этой согласованности просто не было. Но эти поиски в той и другой диктатурах велись в совершенно различном контексте. Это были не вариации обычного вида «националистического социализма», это были отдельные виды. Советский Союз представлял собой федерацию различных национальностей, чьи национальные идентичности пользовались уважением в той степени, в какой они не компрометировали центральные политические амбиции режима. Стратегическая цель состояла в том, чтобы достичь ассимиляции национальностей вокруг набора общих для всех социальных и революционных ценностей и общего советского патриотизма. В гитлеровской Германии национальность понималась как тот единственный элемент, который определяет характер государства. Пронизанная ксенофобией эксклюзивная гитлеровская Германия видела себя в прямой насильственной конфронтации со всеми другими национальностями, будучи зажатой в тиски непрерывной истории расовой борьбы162. Чуждые расы не могли быть ассимилированы ни при каких обстоятельствах.