Лант тихо спросил:

– А выйти так же мы сможем?

– Нет. Во время прилива этот туннель заполняется доверху.

Он не спросил, как же мы тогда выберемся из замка, – понял, что у меня нет ответа. Против нас тек густой, но неглубокий поток нечистот: остатки содержимого резервуара выливались в гавань. Мы поскальзывались, цеплялись друг за друга, тихо ругались. И все же они шли за мной. Темно было – хоть глаз выколи. Склизкая стена, которой я касался правой рукой, была единственным ориентиром.

Мы брели и брели. Наконец впереди показался тускло светящийся полукруг.

– Надо бы поторопиться, – сказал Пер.

Я понимал его. У меня у самого сводило спину, а из-за вони я едва мог дышать.

– Неизвестно, кто ждет нас там.

Медленно и размеренно мы продолжали идти вперед, и тусклый свет приближался. Остановившись в сводчатом проходе, выходящем наружу, я жестом велел остальным ждать. Наклонный пол выбитого в камне вместилища был покрыт свежими нечистотами и отбросами. Ланта позади меня вырвало. Свет, что достигал дна, был более чем скудным. Ощупью нашарив ветхую лестницу, я пожалел тех, кому приходится время от времени спускаться сюда, чтобы разгребать накопившееся. Обернувшись, дал знак Ланту следовать за мной, а остальным ждать в туннеле.

У основания лестницы я сказал ему:

– Я – наверх, ты – за мной. Если там стражник, вдвоем мы с ним справимся.

Он напряженно кивнул в темноте. Преодолев шесть перекладин лестницы, я почувствовал, что Лант лезет следом. Я медленно поднимался, хватаясь за перекладины и стараясь не думать о том, из чего состоит слизь на них. Вверх, вверх и вверх. Свет постепенно становился ярче. Наконец я добрался до кромки и осторожно выглянул. В конце вытянутого подземелья на полках горели пузатые масляные лампы. Никого не было видно. Толстые борта резервуара были сделаны из камня. Вскарабкавшись на стенку, я увидел с другой ее стороны лестницу, ведущую вниз, до уровня пола. Ну конечно. Высокие борта нужны на случай высокого прилива. Я невольно восхитился предусмотрительностью строителей. Во время прилива сюда поступает вода из моря. Когда начинается отлив, она уходит и уносит с собой нечистоты. Лант присоединился ко мне, а потом подождал на верхней ступеньке, пока я спускался снаружи, держа нож наготове.

Быстро и по возможности бесшумно я пересек просторное подземелье. И увидел то, о чем рассказывал Шут: стол с цепями, большой камин (неразожженный); кочерга и прочие инструменты рядом с ним предназначались не для присмотра за огнем. Быстро миновав камин, я услышал ритмичный звук и замер. Я не двигался с места до тех пор, пока не убедился, что мне не почудилось. Кто-то храпел. Узник или тюремщик? Быстро оглядев тени в углах, я крадучись двинулся дальше.

У решеток темниц стоял деревянный стол со скамьей. За столом, подложив руки под щеку, спал стражник. Лица его я не видел. Неужели он тут только один? Похоже, да. Тише, чем кот, я подкрался к нему – нет, к ней. Одной рукой схватил за волосы, другой перерезал горло. Зажав стражнице рот, переждал предсмертные судороги. Кровь толчками выплескивалась на стол. Вот и все.

Я вернулся к Ланту, поднялся по лестнице и шепнул ему на ухо:

– Кажется, стражница была только одна, и я с ней разобрался.

Он махнул остальным, и те тихо вышли из туннеля. Спарк быстро взобралась по лестнице. Пер, шедший последним, сдавленно крякнул и показал на тело, распростертое лицом вверх в дальнем конце резервуара. Уровень воды был слишком низким, чтобы оно могло плыть. Я подошел к стене резервуара и посмотрел.

– Это не Шут и не Би, – успокоил я остальных.

Тело было покрыто равномерным слоем слизи. Отливу не хватило сил унести его с собой. На одной щеке раздутого лица был уродливый шрам.

– Это просто тело, – сказал я мягко, заметив, что лицо Пера перекосилось от ужаса. – Этот человек слишком мертв, чтобы навредить нам. Его сбросили в яму для отходов. Может, это Симфэ?

Я выбросил мертвеца из головы. Навредить-то он нам не может, но если отвлечься на него и забыть, что нужно быть начеку, – дело может кончиться плохо.

– Где мы? – дрожащим голосом спросил Пер.

– В самом глубоком подземелье под замком. На уровне моря во время прилива.

Даже в тусклом свете на нас больно было смотреть: одежда пропитана морской водой, сапоги и штаны покрыты слизью. Спарк была бледна от отвращения, а когда Лант наклонился отряхнуть сапоги, я заметил, как напряглись его плечи: его едва не вывернуло наизнанку снова. В башмаках Пера хлюпало при каждом шаге. Он снял их, опорожнил и, поморщившись, снова надел. Спарк была в платье и туфлях, ведь по плану она должна была изображать девицу на выданье. Обувь она сняла, попыталась отряхнуть от слизи, но не смогла и выбросила. Мы все вчетвером двинулись дальше.

Я тихо повел своих спутников мимо залитого кровью стола и мертвой стражницы в темноту. Там я разглядел решетки, а потом и камеры за ними. В первой был только тюфяк и опрокинутый горшок. Во втором то же самое. Заглянув в третий, я пошатнулся. Это было именно то, что я больше всего боялся увидеть: Шут, избитый и окровавленный, лежал ничком на голом тюфяке, брошенном на пол. Одна его рука была вытянута в нашу сторону, пустой ладонью вверх. Я вглядывался в него, надеясь заметить хотя бы легчайшее дыхание.

Но так и не увидел.

Птица улетела, а я осталась сидеть на тюфяке. Голова шла кругом, меня мутило. Я не выдержала и легла. Закрыла глаза. Не думаю, что спала. Разве я смогла бы заснуть? Но когда снова пришла в себя, другие узники тихо переговаривались сквозь решетки:

– Неужели это был Любимый? Я думала, он умер.

– Капра серьезно ранена?

– Что такого сделал Прилкоп? Его накажут?

И позже:

– Нам что, сегодня не принесут еды?

– И никто не придет, чтобы зажечь светильники?

– Стража! Стража! Нам дадут поесть?

Все их вопросы остались без ответа. Вечерний свет, сочившийся сквозь резную заднюю стену, померк и угас. Я вглядывалась в отверстия в этой стене. Поверх замковых стен мне был виден клочок темного неба. Ночь принесла прохладу. Я сидела на тюфяке и ждала. Попыталась отыскать перышко, которое мне удалось поймать, но оно пропало. Хотя вороны ведь черные… Почему же мне почудилось красное перо и серебряный клюв? И красный дракон. Чепуха какая-то.