Лампа была тяжелая. Я наклонила ее, как чайник, и пошла среди стеллажей, волоча светильник и оставляя за собой извилистый масляный след. Я поливала свою тропинку опавших снов. Когда масло закончилось, я проделала весь путь снова, сбрасывая еще свитки и бумаги с полок, чтобы они легли сверху и пропитались. Нашла еще полку с лампой. И снова влезла на стул, сняла ее, разлила масло, а сверху набросала еще пророчеств. Стеллажи были из хорошего дерева, и я радовалась, глядя, как затекает под них масло. Третьей лампы хватило, чтобы пропитать маслом все возможные будущие, и я решила, что здесь моя работа окончена.

Я снова думала про мамин сад, когда вытаскивала стул в коридор. Ах, жимолость, как хорошо я помню твой дивный запах… Достала потрепанную половинку маминой свечи. Когда-то она была гладкой, янтарной, слепленной из чистейшего пчелиного воска. Теперь местами раскрошилась, в воск въелись грязь и нитки. Но свеча все равно будет гореть.

В коридоре полки для светильников были укреплены выше. Я еле дотянулась до пламени лампы фитильком свечи. Затеплив ее, осторожно слезла со стула, прикрывая огонек ладонью, чтобы не погас, и вернулась в комнату со свитками. Словно прощаясь со старым другом, я наклонила свечу, чтобы налить лужицу воска на пол. Я закрепила свечу, чтобы она лежала на полу и никуда не укатилась. Когда она сгорит на толщину большого пальца, вспыхнет масло. Надо поспешить.

Что ты делаешь?

Виндлайер был озадачен. Какая же я неуклюжая, что позволила его вопросу коснуться своих мыслей! Потянулась к нему так, будто вовсе не боялась. Сделала свои мысли расплывчатыми, словно во сне.

Мамин сад. Жимолость благоухает жарким летним днем. Из соснового бора неподалеку ветер доносит аромат хвои.

Я протяжно вздохнула и представила, как ворочаюсь на тонком тюфяке в своей темнице. Наполнив сонливостью свои мысли, я осторожно просочилась в его разум.

Виндлайер был уже не в темнице, а в роскошной комнате. В комнате Феллоуди. На его языке перекатывался привкус бренди, но не приносил удовольствия. Раны Виндлайера смазали и перевязали. Его рот помнил вкус сладкой и сытной пищи. Но он предвкушал что-то еще. Прямо весь горел от нетерпения.

Страх заплескался у меня в животе, словно ледяная вода. Я знала это его нетерпение. Знала, что он предвкушает. Но я думала, что у них больше нет…

Как неосторожно!

А вот и нет! У Капры было припрятано четыре склянки! И теперь она больше не сможет держать зелье при себе. А когда я заполучу его, я разорву твой крохотный умишко в клочья! Ты будешь делать все, что я скажу! Я стану таким сильным, что никто не сможет устоять перед моей волей! Я скажу тебе умереть, как ты сказала Двалии, и ты умрешь! Нет, я сделаю кое-что получше. Ты умрешь смертью предателя. Черви будут пожирать тебя изнутри, ты будешь плакать кровью и молить, чтобы я прикончил тебя!

Он ликовал, не заботясь о том, что может разбудить меня. Я подняла стены, но все равно чувствовала, как бьются и скребутся о них его похвальбы и угрозы. Как же он ненавидел меня теперь! Как ненавидел всех – всех, кто делал ему больно, всех, кто предал его. Но скоро он им отомстит. Очень скоро!

Жимолость и пчелы. Они вьются над прекрасным розовым кустом и жужжат так громко, что я больше ничего не слышу. Только пчел. В самой глубине души я порадовалась, что больше не сижу под замком в своей темнице. Я приняла верное решение.

Колтри! Колтри, слушай меня! Мелкая мерзавка сбежала! Обыщите сад и домики в нем! Она думает, что самая умная, но я-то знаю: она чувствует запах цветов. Быстрее! Приготовьте для нее смерть предателя! Загоните ее и запустите червей!

Виндлайер, я сейчас в башне Капры, тут и лекарь. Она дала мне змеиное зелье.

Да, замечательно, прекрасно! Но пошли стражников, чтобы искали ее. Скажи им: она сбежала и я это почуял! Начните с сада, но найдите ее, найдите Би! Она опаснее, чем ты можешь представить!

Я замерла. Как только могла, укрепила свои стены. Если Виндлайер получит зелье, смогу ли я противостоять ему? Это вопрос.

Время дорого. Мне еще так много нужно сделать.

Я на цыпочках побежала к следующей двери, за которой скрывалось хранилище свитков. И снова вошла туда со всеми предосторожностями, но там тоже оказалось пусто и темно. В этой комнате снова соорудила дорожку из свитков и бумаг. На этот раз я была умнее – не пыталась сбрасывать с полок тяжелые книги. Они все равно сгорят, когда пламя доберется до них. Я свалила свитки и бумаги в большую кучу под массивным деревянным столом, стоявшим на толстом ковре. И снова придвинула стул к потушенной лампе. Думая только о запахе леса, я оставила извилистый масляный след, обойдя все до единого стеллажи. Этот зал был больше первого. Надо было с самого начала идти сюда. Вторая лампа оказалась очень тяжелой. Я, как могла, полила маслом столы и стулья, стараясь не испачкать одежду. Но сосуд был очень тяжелый, и иногда масло попадало мне на ноги.

Виндлайер теперь настороженно следил за мной. Я думала о своем тощем тюфяке в клетке. О том, как его солома проминается подо мной. Чувствовала запах соломы и пыли, сделала так, чтобы он заполнил мои мысли. Вспомнила ощущение, когда надломленные соломинки покалывают кожу сквозь грубую мешковину. Дала ему уловить крохотный отголосок этого чувства. Виндлайер обрадовался, и я дала ему потешиться этой мыслью. Он крикнул Колтри, находившемуся где-то далеко, чтобы тот послал еще стражников в тюрьму на крыше. Я тихо покинула его сознание.

Третья лампа оказалась такая тяжелая, что я с трудом подняла ее. Покачнулась, когда снимала ее с полки, и масло выплеснулось мне на руки. Одежда пропиталась им, руки сделались скользкими. Было очень трудно удерживать светильник, и еще труднее – думать о жимолости и сосновых поленьях в очаге, пока тащила ее по залу. Как и прежде, я вернулась по своим следам, сбрасывая с полок еще больше свитков и книг. Они с жадностью впитывали масло. Чернила расплывались и темнели.

Где-то далеко, не соприкасаясь со мной разумами, дико хохотал Виндлайер. Мне не нравилось, как победительно звучал его смех, но я боялась думать о нем. Путь наружу – это и путь внутрь. Я не позволяла себе задержаться мыслями на шуме, который он поднял. Думала только о жимолости и о том, что сорняки надо выпалывать с корнем. Надо следить, чтобы ни кусочка корня не осталось в земле, иначе сорняк снова прорастет. Я полола грядки в мамином огороде. Собирала стебель и листья в пригоршню и медленно, осторожно вытягивала растения вместе с длинным желтым корнем.

Пальцы соскальзывали с дверной ручки, и вытащить в коридор тяжелый деревянный стул масляными руками тоже было тяжело. Ножки стула скрежетали по полу. Я ничего не могла с этим поделать. Влезла на стул. Вторая половинка свечи была меньше. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до пламени ее растрепанным фитильком. Я стояла, вытянув руку над головой, и ждала, ждала… Наконец пламя лампы затеплило мою свечу.

Они найдут тебя. Они уже идут за тобой! Ты умрешь смертью предателя! Я выжег этот приказ в их головах и в голове Колтри тоже! Они не успокоятся, пока не найдут тебя.