— Я всего лишь резерв для старшей команды, — сказал я, чувствуя себя невероятно неловко.

— И начинал за пределами центра для игроков до 20 лет, — напомнил мне Гибси. — Полагаю, число 13 не такое уж несчастливое для тебя, не так ли, кэп?

— Это не так уж и важно, — сказал я, настороженно глядя на свою девушку. Да, я был на пороге награды за все, ради чего я работал. Последние двенадцать лет я провел в режиме зверя, работая над достижением неуловимой карьеры, которая сейчас стучалась в мою дверь. Все жертвы, на которые я пошел в своей жизни: пропускал вечеринки, контролировал свой рацион питания, как робот, и тренировался до тех пор, пока мое тело не достигло предела. Быть занудой, качаться в спортзале субботними вечерами и воскресными утрами вместо того, чтобы тусоваться с друзьями? Все это было ради этого самого момента. Дойти до этого момента. Чтобы меня признали таким, каким я был и чего я был способен достичь. Меня привели в кабинет тренера в прошлую субботу и сказали, что я был достаточно хорош. Что я сделал это. И вместо того, чтобы чувствовать себя удовлетворенным, я чувствовал пустоту. Потому что где-то на этом пути, без разрешения моего мозга или сердца, мои мечты и цели на будущее изменились. Я даже не заметил, как произошел сдвиг. Я не ощущал всей силы своих предчувствий до того самого момента, когда меня поразило внезапное осознание того, что я не хочу ничего из этого без нее. Контракт, нависший над моей головой, который мне гарантировала моя родная провинция в Дублине, если я выступлю на летних играх, абсолютно ничего не значил, если это забирало меня вдали от нее. Потому что она была бы здесь, а я бы уехал. И как, черт возьми, я мог бросить ее после всего?

Попасть в состав U20 было моим долгим планом, и я изголодался по своему шансу. Я это заслужил. Я хотел этого. Господи, конечно, я хотел этого. Больше всего на свете. Просто не больше, чем ее.

Я чувствовал себя совершенно противоречиво, и перспектива поехать со старшей командой в летний тур в сочетании со смертью родителей Шэннон и потрясениями в ее жизни полностью разрывали меня на части.

Я знал, что мне нужно было сделать для себя, но это было не то же самое, что мне нужно было сделать для нас. Если я уйду, это означало уйти от нее в то время, когда она нуждалась во мне больше всего. У нее приближались экзамены на получение аттестата младшего специалиста, а ее брат был в реабилитационном центре. Ее гребаный мир рухнул вокруг нее, а я размышлял о том, чтобы погонять мяч для регби по полю за полмира отсюда.

В течение нескольких дней я ломал голову, не рассказать ли Шэннон о команде, не подбирая слов, чтобы объяснить это, прежде чем решил отложить все разговоры о регби на второй план до окончания похорон. Теперь, когда кот был вытащен из мешка благодаря любезности моего лучшего друга-иждивенца, Шэннон просто смотрела на меня с выражением, которое я не мог понять.

Безмолвно злясь на Гибси за то, что он открыл рот, именно сегодня, черт возьми, я поспешил продолжить. — Я даже не уверен, пойду ли я еще, а до этого еще несколько недель, так что можем мы не говорить об этом? По крайней мере, пока мы не покончим со школой? У нас впереди еще эта и следующая недели. И выпускные экзамены…

— Нет, — возмущенно выпалили Хьюи и Фели.

— Все эти мечты и интриги, раннее утро и бесчисленная рутина и суета? — Хьюи покачал головой и уставился на меня так, словно больше не узнавал моего лица. — Наконец-то ты покажешь миру, из чего ты сделан, кэп.

— Это огромная сделка, Джонни, — добавил Фели. — Просто колоссальная.

— На самом деле это не так, — пробормотал я, преуменьшая услышанное, и в явном раздражении провел рукой по волосам. — Итак, мы все можем просто успокоиться?

— На самом деле, это, вероятно, самая крупная сделка в твоей жизни на сегодняшний день, — решила присоединиться Лиззи, сказав. — Просто говорю.

— Не могла бы ты просто не говорить, — рявкнул я, взволнованная. — Господи, сегодня не тот день, чтобы говорить об этом.

— Поздравляю, — выдавила Шэннон, слезы текли по ее щекам. — У тебя получилось.

Она была счастлива? Ей было грустно? Я не знал. Я понятия не имел. Все, о чем я мог думать, было ее убитое горем лицо, когда всего несколько часов назад она смотрела, как ее мать опускают в землю. Я хотел сказать ей, что я не уйду, что я останусь здесь, с ней. И я действительно сделал бы это, если бы она тоже захотела меня… Но часть меня отчаянно ждала этой возможности. Мне было противно на себя за то, что я так себя чувствовала, но я не могла это изменить. — Шэн, не плачь, детка. Это еще не окончательно. Я не принимал никаких решений…

— Ты сделал это! — воскликнула она, а затем обняла меня. — У тебя получилось, Джонни! — Вскарабкавшись ко мне на колени, она обхватила меня руками и ногами и завизжала. — О боже мой, я так горжусь тобой.

Мои брови удивленно взлетели вверх. — Правда?

— Конечно, — шмыгнула она носом, отстраняясь, чтобы улыбнуться мне. — Ты боролся за это, Джонни. — Погладив меня по щекам, она наклонилась и запечатлела поцелуй на моих губах. — Ты это заслужил.

— Но ты плачешь, — выдавил я хриплым от эмоций голосом.

— Потому что я так рада за тебя, — наполовину всхлипнула, наполовину рассмеялась она. — Ты получаешь награду за всю свою тяжелую работу. — Шмыгая носом, она обхватила мое лицо своими маленькими ладошками и прижалась своим лбом к моему. — Это твое время. — Не сводя с меня своих больших голубых глаз, она настаивала: — Возьми это. Это твое, — прежде чем крепко поцеловать меня в губы. — Возьми это и сияй.

— Мне страшно, — прошептал я ей на ухо, не особо заботясь о том, что наши друзья прячутся поблизости и подслушивают. Мне нужно было выплеснуть это из своей груди, прежде чем я взорвусь. — Я боюсь принять это и потерять тебя.

— Я тоже твоя, — пообещала она. — Ты можешь получить и то, и другое.

— Я боролся за это всю свою жизнь, Шэннон, — выдавил я, чувствуя, как мою грудь сдавило так сильно, что я с трудом дышал. — Для меня это не прихоть.

Она кивнула. — Я знаю.

— Я должен это сделать, — признался я, глазами умоляя ее простить