я и ехидно, на манер Кольки-графолога, добавил: — Вы ведь знаете все наперед.

— Месяца через два, — сказала Надежда Васильевна.

— Через два? — переспросил я. — А по-моему, гораздо раньше, если им никто не будет мешать.

— Вот как, — сказала Надежда Васильевна, точно хотела спросить: «Что с тобой случилось, друг мой?»

Она так грустно и странно посмотрела на меня, словно открыла во мне что-то неприятное.

Я потом часто вспоминал ее взгляд.

Какой-то прохожий толкнул ее, зацепившись за виолончель. Она резко сняла ее, оторвала ремнем пуговицу у пальто, не обратив на это никакого внимания. Ее длинные волосы, торопливо завернутые в пучок — вероятно, она спешила на свидание к дяде Шуре и не успела аккуратно причесаться, — от резких жестов рассыпались и упали ей на лицо. Отбросив их, она, не глядя на меня, покинула поле боя.

Она убегала от меня в который раз, на ходу занимаясь своим любимым делом: перебрасывая виолончель из одной руки в другую.

Тут ко мне подошел Колька-графолог и одобрительно хмыкнул.

— По-моему, я ее победил, — неуверенно сказал я.

— Ну конечно, — поддержал Колька. — Видел, как она рванула!

— Может, я слишком сурово? — спросил я.

— Ситуация требовала решительных поступков, — сказал Колька.

— Все же ее жалко, — признался я.

— Ты выполнил свой долг, — сказал Колька.

Его маленькое подвижное лицо приобрело окаменелость: он явно презирал меня за нерешительность.

Необдуманная лихость овладела мной, и я, чтобы не отставать от Кольки-графолога, сказал:

— Мавр сделал свое дело, мавр может уйти!

— Тоже тетя Оля? — догадался Колька. — Это надо запомнить.

Я кивнул: она, моя учительница. Правда, тетя Оля всегда произносила эти слова горьким, недовольным голосом и они ей служили присказкой к какому-нибудь высказыванию, вроде: «Нет ничего горше самовлюбленной юности. Все-то они знают, все-то понимают, во все лезут, все решают и поэтому бьют очень сильно». Я же, как видите, ограничился только первой ее фразой.

— Даже пуговицу не успела поднять, — хихикнул я.

Но тут мне почему-то стало стыдно: собственно, над чем я так усердно хихикал? Я наклонился, поднял пуговицу и опустил в карман.

* * *

Наша жизнь потихоньку, не без моего участия, налаживалась. Я старался и, казалось, действовал успешно. Только вчера, например, я отвел дядю Шуру и Наташку в зоопарк. Они ведь не были там с тех пор, как у них в доме появилась Надежда Васильевна. И все это я сделал ловко и тонко, никто из них даже не догадался, что их случайная встреча была мною подготовлена. Я крепко усвоил слова тети Оли: «Если хочешь сделать что-нибудь кому-нибудь приятное, делай это незаметно, без усилий, невзначай».

Тетя Оля сама тоже любила поступать «невзначай». Бывало, придет к нам, а в сумке у нее при этом с десяток пирожных. Или билеты в кино. Она выбрасывала их в последнюю минуту, когда уже уходила.

И я тоже, действуя ее методом, привел Наташку невзначай к больнице дяди Шуры.

— Смотри, куда мы попали, — сказал я.

— Папина больница, — удивилась Наташка.

— Может, зайдем? — предложил я. — Сделаем ему приятное.

И мы зашли и дождались его, и все было просто замечательно, потому что мы попали в зоопарк, как когда-то. Правда, в зоопарке нам не очень понравилось: всех зверей из летних вольеров перевели в зимние помещения, и звери были не такие веселые. Конечно, без солнца и неба.

* * *

Как-то я сидел дома, и вдруг до меня долетела откуда-то музыка. Я прижался ухом к стене. Не было никакого сомнения: в квартире у дяди Шуры играла виолончель.

Значит, все же вернулась Надежда Васильевна?! Вернулась, несмотря на мою просьбу. Теперь Наташка наверняка что-нибудь выкинет. Сбежит в цирк или уйдет к цыганам…

Дверь мне открыл сам дядя Шура, и звуки виолончели обрушились на меня.

— А, это ты, мыслитель! — равнодушно произнес дядя Шура, хотя вид у него был явно возбужденный.

И «мыслителем» он меня почему-то обругал, и в комнату не приглашал. Неужто она наябедничала? Ну что ж, ничего не поделаешь, оказался лишним, хотя почему-то было чертовски обидно. Всегда обидно, когда тебя не понимают.

— Скажите Наташке, пусть зайдет ко мне.

Я человек гордый и никогда никому навязываться не собирался.

— А ты не зайдешь? — спросил дядя Шура. Он обнял меня за плечи: — Всем мыслителям трудно живется. Они вечно размышляют, размышляют… А по мне, надо жить проще и естественней. Если что-то непонятно, возьми и скажи. — Он остановился: — Послушай. Как играет!.. А ты думаешь, я не прав?

— Словами всего не выскажешь, — сказал я. — Я вам не помешаю? — Я боялся встречи с Надеждой Васильевной.

— Не помешаешь, — резко сказал дядя Шура и первый вошел в комнату.

Я остановился на пороге и огляделся.

Никакой Надежды Васильевны в комнате не было, но около дивана стоял магнитофон. Его динамики были включены на полную силу. И более того: я почему-то впервые заметил, что комната дяди Шуры приняла прежний вид, какой она была еще до Надежды Васильевны.

Дядя Шура с размаху плюхнулся на диван.

— Что-то вы мне не нравитесь, — сказал я, стараясь перекричать магнитофон.

— Я сам себе не нравлюсь, — ответил дядя Шура.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Ничего, — ответил дядя Шура. — Или, точнее, случилось все, что могло случиться.

В это время появилась из своей комнаты ее светлость Наталья Александровна, наклонилась к магнитофону и убрала звук.

Дядя Шура протянул руку к магнитофону и снова усилил звук. Он устало закрыл глаза.

Наташка обиженно повернулась и ушла.

Да, подумал я, в этом доме явно не хватает тети Оли с ее нежностью и добротой и неожиданными точными словами, против которых нечего возразить. А у меня пока, хотя я и старательный ее ученик, толком ничего не получается.

Я подумал, что, может быть, Наташка и я далеко не во всем правы.

Теперь, когда вся эта история канула в Лету, я часто вспоминаю ее, но никак не могу понять, как я мог совершить столько необдуманных, неблагородных поступков. Честно, меня до сих пор это пугает. А вдруг со мной случится снова что-нибудь в этом роде? Или еще похуже.

Ведь назвал я благородного Петьку, хозяина Рэды, вором!

Я его встретил совершенно неожиданно в школьном коридоре. Искал-искал, бегал-бегал, а нашел у себя под носом.

Когда я его увидел, то не сразу понял, что это он. Прошел несколько шагов вперед и оглянулся.

И он оглянулся, и наши глаза встретились. А в следующий момент мы одновременно перешли на стремительный бег по школьным коридорам, лестницам, закоулкам, сбивая на ходу встречных ребят. И когда я его