Караульные кричали ей вслед, рев их голосов смешался в единый вой, когда Эфира подлетела к краю балкона и перебралась через мраморную балюстраду. Мир перевернулся – на четыре этажа вниз, словно зубы из слоновой кости, блестели ступени входа в Талассу.

Она ухватилась за край балюстрады и повернулась. Слева от нее находилась крыша общественных бань.

Эфира прыгнула к ней. Крепко зажмурившись, она подтянула колени и приготовилась к удару. Девушка ударилась о крышу и перекатилась, восстановила равновесие, вскочила на ноги и побежала. Голос караульных и фонари Талассы исчезали в ночи.

______________

Эфира двигалась по мавзолею словно тень. Санктум[1] был неподвижен и тих в предрассветной тьме. Девушка пробиралась по обломкам мрамора и другому мусору вокруг выложенного плиткой омута провидцев в центре, единственной необгоревшей части святилища. Над ее головой через провалившуюся крышу виднелось небо.

Руины мавзолея находились прямо за воротами Верхнего города, достаточно близко, чтобы Эфира могла легко проскользнуть назад в Нижний город, не привлекая внимания. Она точно не знала, когда сгорел мавзолей, но теперь он был заброшен и стал отличным укрытием. Девушка скользнула через обугленное святилище в крипту[2]. Лестница скрипела и стонала, пока Эфира спускалась по ней. Она открыла гнилую деревянную дверь в альков, служивший ей домом последнюю пару недель. Сняв маску и капюшон, она забралась внутрь.

Раньше альков являлся хранилищем смотрителей-служителей, ухаживавших за святилищем. Теперь он был заброшен, оставлен крысам, гниению и таким людям, как Эфира, которые ничего не имели против предыдущих двух.

– Ты опоздала.

Эфира вгляделась в темную комнату, посмотрела на кровать в углу, закрытую висящими над ней рваными простынями. На нее смотрели темные глаза сестры.

– Я знаю, – сказала Эфира, бросив маску и капюшон на стул.

Беру села на кровати. Книга соскользнула с ее груди, и, зашелестев страницами, упала на простыни. Короткие кудрявые волосы Беру с одной стороны были взлохмачены.

– Все прошло хорошо?

– Отлично. – Не было смысла говорить ей, как близко к поимке она сегодня оказалась. Все было сделано. Она заставила себя улыбнуться. – Ладно тебе, Беру. Ты знаешь, что дни, когда я падала с крыш игорных домов, остались позади.

Когда Эфира впервые надела маску Бледной Руки, она была не такой ловкой и не так хорошо лазала, как сейчас. Дар крови не помогал ей проникать в криминальные логова или забираться по балконам богатых торговцев. Ей пришлось обрести эти способности традиционным способом, проводя бесконечные ночи за оттачиванием баланса, скорости реакции и силы, как и за сбором информации, необходимой для выполнения задачи. Беру присоединялась к ней, когда чувствовала себя хорошо, бегала с Эфирой наперегонки, чтобы узнать, кто быстрее заберется по забору или совершит самый тихий прыжок с крыши на крышу. Они провели много ночей, скользя в тенях, следуя за потенциальной целью, чтобы узнать о ее грехах и привычках. После многих лет тренировок и постоянного риска Эфира научилась попадать в опасные ситуации и выбираться из них в качестве Бледной Руки.

Беру слабо улыбнулась в ответ.

Улыбка Эфиры погасла, когда она увидела боль в глазах сестры.

– Давай, – тихо сказала она.

Беру стащила с себя грубое одеяло. Ее тело дрожало, а коричневая кожа стала пепельной в тусклом свете. Под красными глазами залегли морщины от усталости.

Эфира нахмурилась, поворачиваясь к ящику возле кровати Беру, где лежала неглубокая миска. Она открыла отделение в рукояти кинжала и вылила содержимое флакона в миску.

– Мы ждали слишком долго.

– Все в порядке, – прошипела Беру сквозь сжатые зубы. – Я в порядке. – Она сняла хлопковую повязку с левого запястья, открыв черный отпечаток руки, запятнавший ее кожу.

Эфира поднесла руку сестры к миске и покрыла ее влажной кровью. Положив кровавую ладонь на темный отпечаток на коже сестры, она закрыла глаза и сосредоточилась на крови, направляя эшу священника сестре.

Кровь, которую Эфира забирала у своих жертв, действовала как проводник эши, которую она из них выкачивала. Если бы она была хорошо обученным целителем, то знала бы правильные схемы связи, которые бы привязали эши ее жертв к Беру. Ей бы не пришлось использовать связь кровью.

Но опять же, если бы Эфира была хорошо обучена, она бы вообще не смогла убивать. Целители с Даром крови принимали клятву, запрещавшую вытягивать эшу из другого человека.

Но это был единственный способ сохранить жизнь сестре.

– Вот, – сказала Эфира, прижимая палец к коже Беру, которая начала терять свой серый оттенок. – Уже лучше.

«Пока что», – Беру не произнесла этого вслух, но Эфира прочитала слова в глазах сестры. Беру протянула руку и открыла ящичек возле кровати, откуда достала тонкий черный стилус. Аккуратными привычными движениями она прижала стилус к запястью, нарисовав там маленькую прямую линию. Она присоединилась к еще тринадцати, навеки закрепленная алхимическими чернилами.

Четырнадцать убитых людей. Четырнадцать оборванных жизней, чтобы жила Беру.

Эфира знала, что сестра оставляла метку на своей коже каждый раз, когда Эфира помечала еще одну жертву. Она видела, как чувство вины пожирало ее сестру после каждой смерти. Люди, которых убивала Эфира, были далеко не невинными, но, кажется, это не заботило Беру.

– Возможно, это последний раз, когда нам приходится это делать, – тихо сказала Эфира.

Вот настоящая причина их визита в Паллас Атос. Где-то в городе павшей веры и разрушающихся храмов находился человек, который знал, как навсегда исцелить Беру. Это единственное, на что надеялась Эфира в течение последних пяти лет.

Беру отвернулась.

– Я принесла тебе еще кое-что, – сказала Эфира, стараясь говорить беззаботно. Она опустила руку в маленькую сумочку на поясе и достала стеклянную крышку для закупоривания бутылок, которую подняла с пола в комнате священника. – Я подумала, что ты сможешь использовать ее в браслете, который мастеришь.

Беру взяла крышку и повертела ее в руке. Она была похожа на маленький драгоценный камень.

– Ты же знаешь, что я не позволю ничему плохому случиться с тобой? – сказала Эфира, накрывая руку сестры своей.

– Знаю, – сглотнула Беру. – Ты всегда за меня волнуешься. Иногда мне кажется, что это всё, чем ты занимаешься. Но, знаешь, я переживаю за тебя тоже. Каждый раз, когда ты уходишь туда.

Эфира постучала пальцем по щеке Беру, упрекая ее.

– Мне не навредят.