В другом департаменте все повторялось. Крылова предельно вежливо футболили, пока круг не замкнулся: канцелярия МИДа направила в Первый департамент, оттуда – во Второй департамент, оттуда… в канцелярию МИДа. Ясно стало, что ничего здесь не добиться. Вот только Крылов был не оторванным от жизни ученым мужем, а инженером, жестким прагматиком. Прекрасно знавшим нравы Отечества. А потому и не подумал отступать – он просто-напросто решил зайти с другого конца. Как в анекдоте: огородами, огородами…

В романе Вячеслава Шишкова есть примечательная сцена. Главный герой, молодой золотопромышленник и предприниматель, хочет получить в собственность спорный золотой прииск. Решить этот вопрос можно только в Петербурге, на высоком уровне. Прохор Громов собирается в поездку. Его пожилой друг и сокомпанеец, гораздо более умудренный в житейских делах, советует в высокие кабинеты и не ходить:

– Швейцарец научит, либо лакей, к нему лезь…

Однако молодость сплошь и рядом своим умом крепка… По крайней мере, ей так кажется. В Петербурге Громов прямым ходом направляется к товарищу (заместителю) министра. Тот – сама любезность, но зайти советует через недельку: столько дел, столько дел, бесконечные хлопоты…

Через неделю все повторяется: зайдите через недельку. Вы знаете, эти бесконечные совещания, заседания, вороха бумаг…

Тут только Громов вспоминает совет старшего товарища. Сует осанистому швейцару четвертную. Тот немедленно дает полезный совет: действовать следует «чрез женскую, извините, часть». Выясняется, что их превосходительство «аккредитованы» у некой графини Замойской, вот, ваше степенство, и адресок…

Отправившись по нужному адресу, наш коммерсант, кроме очаровательной графини, обнаруживает и «их превосходительство». Сановник, правда, спешит куда-то по делам и вновь просит зайти через недельку. Но далее…

«…и от дверей, натягивая левую перчатку, крикнул:

– Кузина! Ради бога… Предложи господину золотопромышленнику подписной лист. Ну сто, ну двести, сколько может… В пользу сирот отставных штаб- и обер-офицеров…

– Ваше превосходительство! – полез Прохор в карман. – Я рад буду подписать не сто, не двести… И в пользу кого угодно. Вот на пятнадцать тысяч чек. – И он положил синенькую бумажку на кремовый бархат круглого стола».

Старичок трясет его руку, горячо благодарит «от лица облагодетельствованных офицерских сирот» и предлагает заглянуть в министерство завтра. Назавтра вопрос решается едва ли не в минуты, прииск официальным образом переходит к нашему герою…

В то время роман еще не был написан – но механизм давно работал вовсю. А потому Крылов быстренько отловил тут же, в коридоре, обычного курьера с красным от пьянства носом, сунул ему пятерку и изложил свою проблему. Курьер, нисколечко не раздумывая, отвел Крылова к некоему Ивану Петровичу, простому делопроизводителю (по армейским меркам, даже не прапорщику, а унтеру).

Этот мелкий чиновничек и решил дело. Договорились моментально. Цена вопроса составила, вы будете смеяться, пятнадцать рублей. Едва ли не через минуту Крылову был выписан самый натуральный заграничный паспорт (как-то Иван Петрович обошелся и без «Высочайшего соизволения», проказник этакий), и на завод, где стояли ящики, тут же помчался курьер, вмиг их опечатавший нужными печатями (тоже натуральными, разумеется). Вот такие порядки царили в тогдашнем МИДе – самый что ни на есть мелкий чиновничек за смешные деньги решал вопросы, официально требовавшие личного дозволения императора…

Вот пример – ничуть не уникальный, можно сказать, рядовой.

В 1908 году на Забайкальскую железную дорогу приехала ревизия инженера Горчакова – до столиц дошли слухи о тамошнем казнокрадстве, а у Горчакова была репутация человека честного, с которым не договоришься «по-человечески». Поднялся переполох, стали уничтожать документы. Люди поумнее поняли, что уличающие их бумаги жгут, но тут то ли времени не было, то ли возможности. Груду документов выкинули в Ангару – надо полагать, не по течению плыть пустили, а утопили в каком-нибудь мешке с камнями. Но русские инженеры, как уже говорилось, – люди прагматичные. Горчаков выяснил точное место, и бумаги достали все до одной. Оказалось, что только в одной службе движения (а на железной дороге немало и других служб) разворовано 10 миллионов казенных денег.

Итоги? Горчаков собрался было взяться и за другие службы, справедливо полагая, что и там можно накопать немало интересного. Однако его (по представлению тамошнего генерал-губернатора) срочно отозвали в Петербург вместе с его комиссией. Нехватку основных сумм объяснили, надо признать, не без некоторого изящества, изобретательно и в соответствии с духом времени: «красная экспроприация». Тогда и в самом деле боевики самых разных партий (и маскировавшиеся под них уголовники) провели массу «экспроприации» – или, говоря не так возвышенно, вооруженных налетов: на банки, на государственные учреждения, где можно было взять неплохие деньги, на богатые магазины. Самые педантичные оставляли расписки: «Изъято столько-то на нужды революции». Многие обходились и без них. Вот и на Забайкальской дороге объясняли нехватку многих миллионов именно этим: налетели какие-то, морды тряпками замотаны, в каждой лапе по маузеру, в зубах кинжалы, выгребли все до копеечки и растаяли в неизвестности… Согласитесь, изящно.

Журналист писал об этом случае: «По-видимому, воровство имеет союзников везде, имеет сильную руку в таких местах, что громы отводятся в сторону и негодующие крики застывают на устах».

Журналиста звали Александр Аркадьевич Столыпин, и был он родным братом премьер-министра П. А. Столыпина – а газета «Новое время» считалась самой крупной и влиятельной в России. И что? Начальника Забайкальской дороги Свентицкого не оставили в Сибири в совершенно ином качестве, как следовало бы. Наоборот, перевели даже поближе к цивилизации – назначили начальником Пермской железной дороги. И вдобавок наградили орденом Владимира второй степени со звездой, между прочим, дававшим право на потомственное дворянство, – так что, если Свентицкий не был дворянином, он им стал…

Печально отличились на поприще казнокрадства органы городского самоуправления – городские управы и городские думы. Только в Петербурге, только в одном 1911 году вскрыли злоупотребления на водопроводной станции, при поставках угля, в пяти городских больницах, при сдаче в аренду городских земель. Бывший петербургский градоначальник Клейгельс печатно, с большим возмущением все это обличал и писал: «Я глубоко уверен, что при ином составе городской Думы Петербург мог бы принять более благообразный вид». Черный юмор и пикантность ситуации в том, что Клейгельс восемь лет назад как раз и стал бывшим после того, как при постройке Троицкого моста цапнул несколько миллионов казенных денег и совершил еще массу злоупотреблений. Но отделался всего-навсего отстранением от должности. Годом спустя другая петербургская газета писала откровенно: «Всякая постройка, всякое сооружение, будь то больница или мост, трамвай или мусоросжигательная печь, неизбежно делались источником для прикармливания одного-двух, а подчас и целой компании присосавшихся к городу дельцов». Естественно, как неглупый читатель мгновенно догадается, весь пар уходил в свисток…