в литературе тоже так. У рассказов и романов очень большой набор условностей: типы персонажей, сюжетные ритмы, структура глав, ограничения по точке зрения. В стихах есть множество своих условностей, связанных с формой, структурой, ритмом, рифмой. В пьесах тоже. А еще есть условности, которые пересекают жанровые границы. Весна в значительной степени универсальна. Как и снег. Как и темнота. И сон. Когда в рассказе, стихотворении или пьесе упоминается весна, на небосклоне нашего воображения поднимается настоящее созвездие ассоциаций: молодость, обещание, новая жизнь, молодые ягнята, скачущие дети... и так далее. А если пойти еще дальше, то это созвездие может привести нас к более абстрактным понятиям, таким как возрождение, плодородие, обновление.

Хорошо, допустим, вы правы и существует набор условностей, ключ к чтению литературы. Как мне научиться распознавать их?

Как попасть в Карнеги-холл. Практика.

Когда непрофессиональные читатели сталкиваются с художественным текстом, они, как и положено, сосредотачиваются на сюжете и персонажах: кто эти люди, что они делают, какие чудесные или ужасные вещи с ними происходят? Такие читатели реагируют на чтение прежде всего, а иногда и только, на эмоциональном уровне; произведение воздействует на них, вызывая радость или отвращение, смех или слезы, тревогу или восторг. Другими словами, они эмоционально и инстинктивно вовлечены в произведение. Именно на такой уровень реакции надеялся практически каждый писатель, когда-либо прикладывавший перо к бумаге или кончик пальца к клавиатуре, отправляя роман вместе с молитвой в издательство. С другой стороны, когда роман читает профессор английского языка, он примет уровень аффективного отклика (мы не против поплакать, когда умирает маленькая Нелл), но большая часть его внимания будет занята другими элементами романа. Откуда взялся этот эффект? На кого похож этот персонаж? Где я уже видел подобную ситуацию? Разве Данте (или Чосер, или Мерл Хаггард) не говорил об этом? Если вы научитесь задавать эти вопросы, смотреть на литературные тексты сквозь эти очки, вы будете читать и понимать литературу в новом свете, и это станет более полезным и увлекательным занятием.

Память. Символ. Образец. Именно эти три пункта, как никакие другие, выделяют профессора-читателя из толпы. Профессора английского языка, как класс, прокляты памятью. Каждый раз, когда я читаю новое произведение, я прокручиваю мысленный Rolodex в поисках соответствий и следствий - где я видел его лицо, не знакома ли мне эта тема? Я не могу этого не делать, хотя бывает много моментов, когда эту способность не хочется проявлять. Например, на тридцатой минуте фильма Клинта Иствуда "Бледный всадник" (1985) я подумал: "Так, это же Шейн" (1953), и с тех пор я не смотрел ни одного кадра фильма, не увидев лица Алана Лэдда. Это не обязательно улучшает впечатления от популярных развлечений.

Профессора также читают и думают символически. Кажется, что все является символом чего-то, пока не доказано обратное. Мы спрашиваем: "Это метафора? Это аналогия? Что означает вон та вещь? Ум, проходящий обучение в бакалавриате, а затем в магистратуре по литературе и критике, склонен рассматривать вещи как существующие сами по себе и одновременно представляющие что-то другое. Грендель, чудовище в средневековом эпосе "Беовульф" (VIII век н. э.), - реальное чудовище, но он также может символизировать (а) враждебность вселенной к человеческому существованию (враждебность, которую средневековые англосаксы должны были остро ощущать) и (б) тьму в человеческой природе, которую может победить только некий высший аспект нас самих (символизируемый титульным героем). Эта предрасположенность к пониманию мира в символических терминах, разумеется, подкрепляется многолетним обучением, которое поощряет и вознаграждает символическое воображение.

С этим связано такое явление в профессиональном чтении, как распознавание образов. Большинство профессиональных студентов, изучающих литературу, учатся воспринимать детали на первом плане и одновременно видеть закономерности, которые эти детали раскрывают. Как и символическое воображение, это функция способности дистанцироваться от истории, смотреть за пределы чисто аффективного уровня сюжета, драмы, персонажей. Опыт доказывает им, что жизнь и книги складываются по схожим схемам. Этот навык не присущ исключительно профессорам английского языка. Хорошие механики, те, что чинили автомобили до появления компьютерной диагностики, используют распознавание образов для диагностики неисправностей двигателя: если происходит то-то и то-то, то проверьте то-то. Литература полна закономерностей, и ваш опыт чтения будет гораздо более полезным, если вы сможете отстраниться от произведения, даже во время чтения, и поискать эти закономерности. Когда маленькие дети, совсем маленькие дети, начинают рассказывать вам историю, они вставляют в нее каждую деталь и каждое слово, которое вспоминают, не чувствуя, что одни черты важнее других. По мере того как они растут, они начинают лучше понимать сюжеты своих историй - какие элементы действительно добавляют значимости, а какие нет. Так же и с читателями. Начинающие студенты часто оказываются поглощены массой деталей; главным впечатлением от чтения "Доктора Живаго" (1957) может стать то, что они не могут уследить за всеми именами. Хитрые ветераны, напротив, впитают эти детали, а возможно, и не обратят на них внимания, чтобы найти закономерности, рутины, архетипы, работающие на заднем плане.

Давайте рассмотрим пример того, как символический ум, наблюдатель паттернов и мощная память в сочетании предлагают прочтение нелитературной ситуации. Допустим, изучаемый вами мужчина демонстрирует поведение и делает заявления, которые показывают, что он враждебен к своему отцу, но гораздо теплее и любяще относится к матери, даже зависит от нее. Ладно, это всего лишь один парень, так что ничего страшного. Но вы видите это снова у другого человека. И снова. И снова. Вы можете начать думать, что это шаблон поведения, и в этом случае вы скажете себе: "Где же я видел это раньше?" В вашей памяти может всплыть что-то из опыта, но не из вашей клинической работы, а из прочитанной когда-то в юности пьесы о человеке, который убил своего отца и женился на своей матери. Даже если нынешние примеры не имеют ничего общего с драмой, ваше символическое воображение позволит вам связать более ранний пример этого паттерна с примерами из реальной жизни, находящимися перед вами в данный момент. А ваш талант к меткому именованию придумает, как назвать этот паттерн: "Эдипов комплекс". Как я уже говорил, не только профессора английского языка используют эти способности. Зигмунд Фрейд "читал" своих пациентов так, как литературовед читает тексты, привнося в понимание своих случаев ту же образную интерпретацию, которую мы пытаемся привнести в интерпретацию романов, стихов и пьес. Его определение Эдипова комплекса - один из величайших моментов в истории человеческой мысли, имеющий не только литературное, но и психоаналитическое значение.

На следующих страницах я надеюсь сделать то, что делаю на уроках: дать читателям представление