– Там живет… – подхватила матрона.

– Одна девушка. Изабель де ла Поме3, – закончила старуха.

– А кто это? – спросила дева.

– И вся эта суета из-за простой девчонки? – спросила карга, пристально глядя на Шанса. – Она же никто, ничего из себя не представляет. Ни красоты, ни ума. Зато себялюбивая. И злая. На что она тебе?

– Она – это вызов для меня, а я не могу оставить вызов без ответа, – сказал Шанс. Прижав пергамент к груди, он ловко скатал его одной рукой и сунул под плащ. – И потом, какая девушка устоит перед тем, что я ей предложу? – Он ткнул себя в грудь с таким видом, словно не переставал дивиться собственной неотразимости. – Я дам ей возможность изменить путь, начертанный для нее судьбой. И шанс проложить свой собственный.

– Глупец, – сказала старуха. – Ты ничего не понимаешь в смертных. Мы, Судьбы, прокладываем для них путь потому, что они сами этого хотят. Смертные не терпят неопределенности. Не любят новизны. Все новое пугает. Причиняет боль.

– Новизна – это как поцелуй во мраке. Роза в снегу. Неведомая дорога в темной ночи, – возразил Шанс.

– Мрак скрывает чудовищ. Снег убивает цветы. А на неведомых дорогах без вести пропадают девушки, – парировала карга.

Но Шанс не отступал. Сунув кинжал в ножны, он вытянул вперед руку. На ладони, точно по волшебству, сверкнула золотая монета.

– Предлагаю пари, – сказал он.

– Не искушай меня, – громыхнула Судьба, и ярость затмила ее лицо, словно туча.

Шанс подбросил монету. Судьба поймала ее в воздухе и со звоном швырнула на стол.

Гроза разразилась.

– Думаешь, этот жалкий золотой кругляш стоит того, что ты выпустил на волю? – взревела она. – Война опустошает Францию. Смерть пожинает невиданный урожай. Королевство трещит по всем швам. И все из-за тебя!

Улыбка Шанса померкла. Но уже через пару секунд к нему возвратился огневой задор.

– Я все поправлю. Клянусь.

– Чем – картой девчонки?

– Когда-то она была смелой. И доброй.

– Твоя голова так же пуста, как твои обещания, – сказала Судьба. – Разверни карту. Посмотри внимательно. И ты увидишь, что ее ждет.

Шанс так и сделал. Проследил по пергаменту путь девушки. И охнул, увидев его конец… царапины, кляксы, даже какие-то зарубки. Он поднял глаза на старуху:

– Такой конец… это же не… этого не может быть…

– Ты все еще думаешь, что сможешь его изменить? – насмешливо спросила Судьба.

Шанс вскинул голову и шагнул к ней:

– Хорошо, я повышаю ставку. Если я проиграю это пари, то навеки лишусь права переступать порог вашего палаццо.

– А если проиграю я?

– Ты оставишь мне карту этой девушки. И позволишь ей самой творить свою судьбу.

– Такая ставка мне не подходит, – сказала Судьба.

Она взмахнула рукой, и по ее знаку слуги, которые давно уже потихоньку окружали Шанса, бросились на него. Кое у кого в руках сверкнули кинжалы. У Шанса не было шансов. По крайней мере, так казалось.

– Тебе не удастся скрыться. Верни мне карту, – сказала старуха и протянула руку.

– Надежда остается всегда, – сказал Шанс и сунул карту за пазуху.

Сделав пару пружинистых шагов, он подпрыгнул, закрутил в воздухе сальто и вырвался из кольца слуг, пролетев прямо у них над головами. С точностью кошки приземлился обеими ногами на стол и побежал. На другом конце он соскочил и припустил к балкону.

– Вот ты и попался, мошенник! – каркнула ему вслед старуха. – Здесь третий этаж! Куда ты денешься? Через канал сиганешь? На это даже твоей удачи не хватит!

Шанс уже распахнул балконную дверь и вспрыгнул на перила. Дождь кончился, но мрамор влажно блестел у него под ногами. Шанс качнулся. Замолотил руками по воздуху. И когда уже казалось, что падения не миновать, он все же поймал равновесие, стоя на носках.

– Карту. Живо, – потребовала карга.

Она уже вышла на балкон и приближалась к Шансу. За ней шли сестры.

Шанс оглянулся на Судеб. И прыгнул. Старуха ахнула. Поспешив к перилам, она уставилась вниз, в бурные воды канала. Сестры последовали за ней.

Женщины ожидали увидеть, как он борется со стихией. Но ничего подобного. Привольно раскинувшись, Шанс проплывал под ними на навесе какой-то гондолы. Ее, правда, раскачивало из стороны в сторону, но Шанса это нисколько не смущало.

– Греби, мой друг, греби! – крикнул он гондольеру. Тот подчинился. И они поплыли дальше.

Шанс сел и устремил на Судеб пронзительный взгляд сверкающих глаз.

– Придется принять мою ставку! У тебя нет выбора! – крикнул он.

Гондола все уменьшалась, удаляясь. Еще миг, и она скрылась за поворотом.

– Плохо дело, – мрачно сказала старуха. – Нельзя позволять смертным самим вершить свою судьбу. Это чревато катастрофой.

Матрона и дева вернулись в комнату, а за ними и карга.

– Соберите сундук, – бросила она слугам. – Положите перья и чернила… – Ее пальцы заскользили по бутылочкам на столе. И остановились на одной, черной как уголь. – «Страх», да. «Зависть», пожалуй, тоже, – добавила она, протягивая руку за второй, ядовито-зеленой.

– Куда ты? – спросила ее дева.

– В деревню Сен-Мишель, – отвечала старуха.

– Чтобы не дать Шансу найти девчонку? – догадалась мать.

Мрачная улыбка скользнула по лицу старухи.

– Нет, это не в моей власти. Но я поступлю так, как обычно поступаем мы, Судьбы. Я помешаю девчонке ухватить шанс.

В кухне большого дома сидела девушка с ножом в руке.

Звали ее Изабель. Она была некрасива.

Лезвие ножа она держала в пламени кухонного очага, чтобы прокалить его. За спиной девушки на стуле полулежала ее сестра, Октавия.

Лицо Октавии было бледным как смерть. Глаза закрыты. Чулок на правой ступне, когда-то белый, теперь покраснел от крови. Адели, старая нянька двух сестер, стянула его с ноги и ахнула. У Октавии не было пятки. На ее месте зияла безобразная рана, из которой капала кровь, собираясь в лужу на полу. Октавия, как ни старалась, не смогла сдержать стон.

– Тише, Тави! – прикрикнула на нее Маман. – Принц услышит! Если ты упустила свой шанс, не отнимай его у сестры.

Маман приходилась матерью обеим девицам. Она стояла у раковины и смывала кровь с хрустальной туфельки.

Принц приехал к ним в поисках хозяйки этой туфельки. Три дня назад на костюмированном балу он всю ночь протанцевал с прекрасной девушкой, в которую влюбился, но едва пробило полночь, красотка сбежала, обронив по дороге хрустальную туфельку. И тогда он поклялся, что женится на той девушке, которой туфелька придется впору. Только на ней, и ни на ком больше.