Несмотря на вполне заслуженные похвалы, которые получили в свой адрес «Чужак в стране чужой» и «Луна – суровая хозяйка», и, несмотря на мою особую любовь ко второму из этих текстов, я искренне считаю, что величайшим вкладом Хайнлайна в эту область стали его произведения для подростков. Он отказывался писать «упрощенно» для подростков. Читатели Хайнлайна были молоды, но он не относился к ним как к младенцам, и он бросал им вызов, поднимая чертовски взрослые темы. Но в первую очередь он насыщал свои тексты ощущением чуда и концепцией – верой, – что будущее – это то, что мы создаем по своему выбору. Оно будет таким, каким его сделаем мы, человеческие существа, когда достигнем его, вынянчим его и будем защищать. Поколения астронавтов, ученых, изобретателей – и писателей – подвергались воздействию этого ощущения и этой веры. Хайнлайн был их проводником, беспардонным, иногда едким, иногда забавным, но всегда интересным. Часто он выступал в роли наставника.

И его книги остаются в печати сегодня, через тридцать лет после его смерти, поскольку он все еще играет эту роль. Конечно, наука меняется, общества проходят через эволюцию и революции, и мы добрались до мест, которых даже Роберт Хайнлайн не мог предвидеть, когда писал «Линию жизни»[8] в 1939-м. Все это невозможно отрицать. Однако Хайнлайна продолжают читать сегодня, поскольку он все тот же беспардонный Хайнлайн.

И, черт побери, этот человек умел писать.

– Он – Безумный Ученый, а я – его Прекрасная Дочь.

Именно так она и сказала: древнейшее клише из палп-фикшн, хотя она была слишком молода, чтобы помнить палп.

Когда кто-то говорит глупость, лучше сделать вид, что ты ее не слышал. Я продолжил вальсировать, не забыв бросить очередной взгляд в декольте ее вечернего платья. Отличный вид. Никаких вкладок.

Она умела вальсировать. Сейчас большинство девушек, прикоснувшихся к миру бальных танцев, вешаются тебе на шею и ожидают, что ты будешь таскать их по паркету. Она уверенно держалась на собственных ногах, танцевала близко, но не прижималась, и знала, что я собираюсь сделать, за долю секунды до того, как я приступал к исполнению. Идеальная партнерша.

– Ну? – в голосе ее прозвучала настойчивость.

Мой дед по отцовской линии, неприглядный старый реакционер, фем-либералки его бы с удовольствием линчевали, обычно говорил: «Зебадия, наша ошибка не в том, что мы надели на них туфли или научили их читать… мы не должны были учить их говорить!»

Я намекнул на вращение легким давлением; она отплыла, кружась, и вернулась в мои руки точно в такт. Я глянул на ее руки и внешние уголки глаз. Да, она на самом деле молода – минимум восемнадцать; Хильда Корнерс никогда бы не позволила «ребенку» по документам оказаться на своей вечеринке… максимум двадцать пять, в первом приближении двадцать два. И все же танцевала так, как умело только поколение ее бабушек.

– Ну? – повторила она еще более настойчиво.

– Ключевые символы высказывания «безумный», «ученый», «прекрасная» и «дочь». Первый имеет несколько значений, а остальные обозначают субъективную оценку. Семантическое содержание высказывания: ноль.

Она не рассердилась – скорее, задумалась.

– Папа не страдает бешенством… хотя, называя его «безумным», я действительно имела в виду двусмысленное значение. Соглашусь, что «ученый» и «прекрасная» содержат субъективную оценку. Но разве мой пол может вызывать сомнения? А если и так, то хватит ли у вас квалификации проверить у меня наличие двадцать третьей пары хромосом? Транссексуальная хирургия сейчас в моде, и менее радикальные методы вас не удовлетворят, я полагаю?

– Я предпочел бы полевые испытания.

– Прямо здесь, в танцевальном зале?

– Нет, в кустах за бассейном. И да, я квалифицирован – как для лабораторных, так и для полевых исследований. Однако вовсе не ваш пол находится в области субъективной оценки… этот факт может быть точно установлен… вот эти два весомых доказательства выглядят очень убедительно. Я…

– Девяносто пять сантиметров не так много! По крайней мере, для моего роста. Метр семьдесят босиком и метр восемьдесят на этих каблуках. Просто у меня осиная талия: сорок восемь сантиметров, хотя вешу я пятьдесят девять кило.

– А еще у вас собственные зубы и нет перхоти. Расслабьтесь, Диди, я не собираюсь покушаться на вашу гордость. Однако символ «дочь» включает два утверждения: одно фактическое – пол, а второе – предмет субъективной оценки, даже когда оно подтверждено криминалистом-генетогематологом.

– Ух ты, какие длинные слова вы знаете, мистер! Я хотела сказать, «доктор».

– «Мистера» вполне достаточно. В этом кампусе у каждой собаки докторская степень. Даже у меня есть «д. ф.»[9]. Знаете, что это значит?

– Кто же этого не знает? У меня тоже «д.ф.». «Доказавший Фигню».

Я быстренько переоценил ее возраст, подняв во втором приближении до двадцати шести.

– «Ф» – надо полагать, «Физическое воспитание»?

– Мистер доктор, вы напрасно пытаетесь меня достать. Не сработает. Я специализировалась по двум направлениям, и одним из них действительно было физвоспитание, просто на случай, если мне понадобится работа. Но моей основной специальностью была математика, и именно ей я занималась в аспирантуре.

– А я был готов предположить, что «Ди-Ти» означает «Доктор Теологии».

– Вымойте рот с мылом, мистер. Мое прозвище всего лишь мои инициалы – Ди Ти. Доктор Д. Т. Берроуз, если быть формальной, поскольку я не могу быть «мистером» и отказываюсь быть «миз»[10] или «мисс». Вот что, мистер, я полагала, что привлеку вас своей ослепительной красотой, потом поймаю на крючок женского обаяния… но что-то пошло не так. Попробуем другой способ. Расскажите мне, какую именно фигню вы доказали.

– Дайте подумать. Что же это было? Рыбная ловля нахлыстом? Или плетение корзин? В общем, какая-то междисциплинарная тема, такие диссертации никто не читает, ученый совет на защите просто взвешивает их на весах, и все. Вот что я вам скажу. У меня где-то в архивах есть ее экземпляр. Я при случае разыщу его и посмотрю, как ее назвал тот парнишка, который ее написал.

– Можете не беспокоиться. Она называется «Некоторые особенности шестимерного неньютонова континуума». Папа хочет ее с вами обсудить.