– Дейзи.

Уединившись в своем кабинете и опершись подбородком на ладонь, доктор Элизабет Пэт прошептала имя своей пациентки. Ее мать терпеть не могла, когда она так сидела. «Сядь прямо», – постоянно одергивала она дочь.

Дубовое офисное кресло, которое Элизабет унаследовала от отца, скрипнуло, когда она обвила ноги вокруг ножек. Женщина выглянула в окно на слегка припорошенную снегом гору Соприс.

Пальцами левой руки она рассеянно закручивала свои вьющиеся русые волосы в толстую веревку, опустившуюся ниже ключиц. Мать и это терпеть не могла, называя рукоблудием. «Нехорошо, когда у женщины под сорок волосы опускаются ниже ключиц, а она еще и играет с ними как ребенок! А такие хорошенькие голубые глазки? Ты бы хоть слегка украсила их косметикой! Для чего ты себя бережешь?»

«Мама, – подумала Бетси. – Ну что ты за человек!»

Цифровые часы отсчитали еще минуту – призрачная череда минут таяла на черном фоне. У Бетси, врача-психоаналитика, осталось ровно тридцать три минуты до прихода пациентки. Ей было нечего сказать Дейзи. И нечего ответить ее отчаявшейся матери.

Черт возьми! В голове мелькнул образ отца, и в его небесно-голубых глазах отразилось явное разочарование.

– Прислушайся, Бетси. Постарайся услышать то несказанное, что витает в воздухе.

Да, папа, несказанное; «несказанное» я могу услышать. Но что можно услышать в абсолютном молчании?

Ей требовалось что-то отыскать, хоть что-нибудь, чтобы пробиться сквозь молчание Дейзи Харт. Замкнувшаяся в себе девчонка отказывалась предложить что-либо, кроме бесконечных вздохов и пожиманий плечами; а ее черные ногти все шире и шире растягивали дырки в ажурных чулках.

Она иногда кашляла, закрывая накрашенные глаза так крепко, что от ресниц оставались следы на скулах. Бетси замечала сверкание одного не выправленного брекетами клыка, нелепо выступающего в ряду безупречно ровных белых зубов.

Сеанс за сеансом в маленькой викторианской гостиной отца Бетси, много лет назад переделанной в кабинет для психиатрической практики, раздавался только сдавленный кашель Дейзи. Венские часы отбивали час, и ее готическая пациентка, так и не вымолвив ни слова, вставала и уходила.

Молчаливая, как призрак.

Дейзи была загадкой, завернутой в черный креповый бант. И ее психиатру пока не удавалось его распутать.

Бетси передвинула на коленях том «Толкования сновидений по Юнгу». Свежесть, чистота. Маргаритки[3]символизируют просветление, озарение, отражение солнца.

Имя говорило лишь о настроении родителей, когда девочка родилась, и ничего – о ней самой.

Задумавшись, Бетси приложила к передним зубам большой палец.

Фрейд был склонен интерпретировать символы в сновидениях буквально, но для Юнга это были личные переживания, связанные с ключевым символом.

В струящемся из окон осеннем свете Бетси склонилась над своим ноутбуком и на сайте с толкованиями сновидений набрала слово «Дейзи» – «маргаритка». У коллег-психоаналитиков подобное могло вызвать лишь презрительную усмешку – это все равно что читать гороскоп в местной газете.

И все же, когда пациент представляет собой такую загадку, можно было отбросить формальное обучение и дать волю маленькой шалости. Это доставляло особое, греховное удовольствие.

Экран компьютера заполнился рекламой диет – у правого края привлекали внимание слишком исхудавшие и излишне раздобревшие тела. Неоновыми цветами вспыхивали толкования карт Таро.

Если увидишь маргаритку не в сезон, значит, на тебя в каком-то обличье напало зло.

Она посмотрела в окно на увенчанную снежной шапкой гору Соприс и едва заметно покачала головой.

Потом ввела еще несколько запросов в «Гугле».

Толкование снов.

Если приснилось, что гуляешь по заросшему маргаритками полю, – это признак удачи и процветания. Кто-то протянет тебе руку помощи и направит по верному пути.

«Ха! – подумала Бетси. – Направит меня по верному пути! Это здорово. Ведь Дейзи не сможет самостоятельно отыскать туалет».

Тонкие пальцы Бетси снова застучали по клавиатуре. Еще одна попытка.

Символика татуировок – что кроется за татуировками?

Маргаритка – символ сестринства.

Бетси прыснула – отец любил, когда она так смеялась. Смех поглотила тишина пустого дома.

Скоро зима. На ветвях пучками яркого золота трепетали несколько оставшихся осиновых листьев. Опавшие листья, сухие и сморщенные, гонялись друг за другом на улице, порой попадая под колеса медленно движущихся автомобилей и разлетаясь шуршащими клочьями. Еще одна ночь – и все оставшиеся листья увянут, и землю скует мороз.

Бетси отчаянно хотелось выйти на улицу. Осеннее тепло больше не задерживалось в этой части Скалистых гор. Судя по прогнозу погоды, через пять дней должен был пойти снег.

Оставалось принять лишь одного пациента – Дейзи, – а потом она сможет закрыть свой ноутбук и выйти к последним проблескам солнца. Скорее бы, черт возьми!

Еще четверть часа. Она вошла в электронную почту и еще раз прочла короткое сообщение от матери.

Меня не перестают очаровывать Братислава и словацкие сельские пейзажи. Завтра я еду в Чахтицкий замок, где жила печально известная графиня Батори.

Пришлю тебе открытку, дорогая.

Бетси закрыла глаза и закусила палец, чтобы не зарыдать. Как мать может быть такой равнодушной, бесчувственной? Пейзажи ее очаровывают? Не прошло и десяти лет, как в той же Словакии в автомобильной катастрофе погиб отец. Как мама смогла туда вернуться?

Очаровывают? Что за чертовщина произошла с матерью?

Бетси вздохнула. Ее мать, преподаватель истории в университете, полюбила Восточную Европу задолго до того, как вышла замуж за родившегося в Словакии красавца-психоаналитика, последователя Юнга. Несомненно, Братислава, о которой она пишет, – это город XVII века, часть габсбургской Венгрии, сердцевина ее исследований. Смерть отца Бетси не запятнала этот образ. Глаза доктора Грейс Пэт не видят крови мужа, обагрившей эту каменистую землю. Его вдова видит лишь двор Матиаша II, императора Священной Римской империи.

Исследования – вот все, что осталось у Грейс. А Бетси – кто она такая, чтобы отказать ей в этом?

Послышался стук в дверь, а потом удаляющиеся шаги. В окно Бетси увидела хорошо одетую стройную женщину, на вид лет сорока пяти, то есть ненамного старше самой Бетси. Это Джейн Харт, мать Дейзи. И если она пришла – даже чтобы просто постучать в дверь, – это значительное событие. В те несколько недель, когда Дейзи приезжала в Карбондейл, сама Джейн так ни разу и не зашла в кабинет врача, словно боясь заразиться. Она высаживала дочь, а потом, после сеанса, забирала снова, никогда не выходя из машины. «Боится инфекции, – думала Бетси. – Как будто, переступив порог, можно подцепить психическое расстройство».