– Нельсон-Джоунс, – тихо поправил Эдик. – Всемирно известный психотерапевт, автор научных трудов.

– Вот именно. Давайте на сей раз без них обойдемся! И конкретно причину смерти потерпевшего прошу указать. Не «умер от печали» или там, – следователь хмыкнул, – «вследствие низкой фрустрационной толерантности», а калибр и марку оружия, из которого он застрелился, и характер нанесенных им, то есть оружием, повреждений. Над вашими опусами, между прочим, вся прокуратура хохочет! Мы их в Москву отсылаем. Просят. Это, говорят, нечто! Судмедэксперт – психотерапевт! Это все, конечно, занятно, но работать-то кто будет? А? Эдуард Семенович? Этот ваш... Фрейд? Да он сам давно покойник! Прошу из суда больше цирка не устраивать! Так что... Займитесь своим делом!

– Да, пожалуйста!

Он заметил, что у Эдика от обиды губы дрожат. Следователь, пожалуй, погорячился. Не стоило так наезжать на Мотало. Сам-то он кто? Мальчишка! В органах без году неделя. А Мотало двадцать лет отпахал. Опыт у Эдуарда Семеновича огромный, работу свою не любит, это да. Ну не повезло человеку! Когда Эдик получал высшее образование, профессия психолога была экзотикой, а о психотерапии мало кто слышал. И лечение для всех сомневающихся в целесообразности бытия было одно: психушка. Хочешь жить в обществе, будучи свободным от общества, переселяйся в палату номер шесть, там таких много. Советский человек буржуазную заразу подхватить не мог, и вообще, душа – это из области религии, а религия – опиум для народа. Кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени и жизнь в стране коренным образом изменится! Сейчас лечить душу моднее, чем тело, и где только этому не учат!

Поэтому Эдуард Мотало чувствует себя жестоко обманутым. Он считает, что его призвание – психотерапия. Но переучиваться, когда тебе за сорок, уже поздно, да и деньги нужны. А денег у Эдика нет никогда. Как там говорится? В тридцать лет жены нет, и не будет, в сорок лет денег нет, и не...

Тьфу ты! На себя посмотри! Четвертый десяток пошел! Ни жены, ни...

– Эдик, постой!

– Отстань!

– Да брось ты! Наплюй на этого щенка! Я-то знаю тебе цену! Мотало! Ну? Забей!

– Они смеются... Ты слышал? Смеются... Да они просто ничего в этом не понимают!

– Согласен: не понимают.

– Андрон... Это же тупые, ограниченные люди... Серость...

– Точно!

– Им бы только... Показатели... Деньги... Везде эти проклятые деньги...

Эдик с ненавистью посмотрел на высокие заборы. Сказал с тоской:

– Я, кажется, понимаю, почему он застрелился...

– Тихо-тихо-тихо... Ты же только что сказал, что его убили. Сам себе противоречишь. Ты, вот что... Не раскисай. Приходи вечерком ко мне. Мама на даче, так что мешать нам никто не будет. Выпьем, в шашки сыграем. Ну? Придешь?

Эдик молча пошел вперед, к реке. Берег здесь был крутой, тропинка, змейкой идущая вниз, размыта водой, и местами обнажилась рыжая глина. То и дело, спотыкаясь и цепляясь за ветки, Эдик спустился к самой воде. Догнав его, Андрей Котяев тихо сказал:

– Работу надо доделать.

– Да кому это нужно? – махнул рукой Мотало. И сел на траву.

Он присел рядом, какое-то время молчали. Утро было тихое, свежее. Вообще, ночи этим летом были на удивление холодные, да и дни не жаркие. Все находились в состоянии ожидания. Ну не может же все это так бездарно закончиться? Девять месяцев в году русский человек живет ожиданием лета, и вдруг такой обман! Поэтому и он, старший оперуполномоченный Андрей Котяев, и судмедэксперт Эдик Мотало, и мальчишка-следователь находились в состоянии депрессии, были раздражительны и брюзгливы. А кто в нем, спрашивается, сейчас не находится? Особенно те, кому все лето придется париться на работе. Они вообще, похоже, так и не увидят солнца.

– Дерьмо! – с чувством сказал он. – Погода – дерьмо! И в самом деле, хочется застрелиться, – и зевнул.

– Всю ночь лил дождь, – вяло заметил Эдик.

– Это точно.

– Записка.

– А ведь и верно! Буквы водой не размыты. Дождь кончился...

– Часов в семь утра.

– Значит, он застрелился на рассвете.

– Да. Он застрелился утром. Или его застрелили утром. Потом привезли сюда, положили на бережок, в руку вложили пистолет, камешком придавили записку, чтобы ветром не унесло...

– Стоп-стоп-стоп! – оборвал Эдика Андрей Котяев. – Как было, мы не знаем, доказательств у нас нет и вряд ли будут. А раз у нас нет доказательств, эту мысль мы дальше развивать не будем... Я, пожалуй, пройдусь по домам, попробую узнать, кто такой этот Ваня Курехин, чем занимался. Нам нужен образец его почерка, волей-неволей, а придется... – он тяжело вздохнул.

– Валяй, – вяло откликнулся Эдик. – Я тоже... пойду.

– Мне нужна его фотография. С чем по домам-то идти?

– Будет.

– Ну, так зайдешь вечером?

– Зайду.

– Только один приходи. Без Фрейда и остальных. Давай о мирском поговорим, а?

– Вот когда я... вы все еще пожалеете...

Он с усмешкой смотрел, как Эдик Мотало, цепляясь за ветки, карабкается наверх по крутому берегу. Вот он споткнулся и упал, смешной человечек, худой, нескладный, в нелепой одежде, но зато в очках, сделанных по специальному заказу, в золотой оправе и с линзами, меняющими цвет в зависимости от освещения. Когда Андрей Котяев увидел чек об оплате, невольно присвистнул. Вот кому уж точно нужен психотерапевт, так это самому Мотало! Который заявил, что очки для психотерапевта – рабочий инструмент, а на этом экономить нельзя.

Котяев подозревал истинную причину, по которой Эдик так рвется в психотерапевты. Мотало обделен женским вниманием, и насмотрелся фильмов, где длинноногие красавицы в очереди стоят на прием к целителю душ человеческих, потом ложатся на кушетку, вытянув ослепительные ноги, и начинают исповедываться. А где-то к середине фильма влюбляются в своего доктора и бурно занимаются с ним сексом на этой самой кушетке, на столе, в лифте ну и так далее. Женщины – слабое место Эдуарда Семеновича, он их боится до смерти и обожает всех, какие есть: блондинок, брюнеток, рыжих, худых и полных. Это означает, что любая, которая поманит Эдика пальцем, получит его со всеми потрохами.

Эдик, он как ребенок. Ребенок, который умнее многих взрослых, и который этого ужасно стесняется. Ведь он прекрасно понимает, чего они хотят, эти взрослые, читает их, как открытую книгу, и пугается этого. Тут же начинает играть дурачка, лишь бы никто не догадался о том, что он все понял. Душа у него как кристалл, а еще... Еще Эдик Мотало – девственник! Это отдельный разговор, и ни с кем, кроме Кота, Мотало это не обсуждает.

Кот – это кличка Андрея Котяева. Так зовут его коллеги за глаза, а то, случается, и проговорятся. Да и не только коллеги. Он не в обиде, эта кличка прилипла к нему с детства. Что поделать, фамилия такая.