Я постоянно игрался со своими оловянными солдатиками. У меня был набор, маленькие танки и всякое такое. Будучи плотником, отец часто отсутствовал, строил Четенхемский Ипподром (Cheltenham Racecource). Каждый раз, когда возвращался, он приносил мне что-нибудь, к примеру машинку, пополняя мою коллекцию.

Когда я был ребенком, то многого боялся, поэтому я забирался под плед и зажигал маленький фонарик. Так делают многие дети. Моя дочь делала также. Как и я, она не могла уснуть без света, и мы должны были держать дверь в ее спальню открытой. Что папаша, что дочка.

Одной из причин того, почему я стал носить усы, стало то , что произошло со мною однажды на Беннеттс Роуд. Там жил один парень дальше по улице, который собирал большущих пауков. Сейчас то мне все равно, но тогда я их очень боялся. Мне было восемь или девять в то время. Этого парнишку звали Бобби Ньюзанс, и это было очень подходящее для него имя#. Однажды он погнался за мной, я аж в штаны наложил и рванул по этой улице, мощенной гравием, оступился и въехал в гравий лицом и губой. Шрам до сих пор остался. Детвора даже начала меня называть “Лицо со шрамом”, так что у меня образовался жуткий комплекс по этому поводу.

Там же у меня появился и еще один шрам, когда вскоре после происшествия с пауком кто-то бросил петарду, из тех, что искрятся, и она попала мне прямо в лицо. С годами этот шрам рассосался, но когда я был молод, он еще выпирал на губе, так что, как только я смог, тут же отрастил себе усы.

Еще когда мы жили на Беннеттс Роуд, я вступил в бойскауты (Cubs) [Cub, или Cub Scout - член младшей дружины, что-то вроде американского Boy Scout]. Это как скауты (Scouts). Идея в том, что ты ходишь в походы, но мои предки не разрешали мне этого. Они слишком пеклись обо мне. К тому же путешествия стоили денег, которых мы не имели; они зарабатывали жалкие гроши по меркам наших дней. Я носил форму бойскаута: короткие шорты и маленькие штуки поверх носков, кепку и галстук. Так что выглядел я, как более молодая версия Ангуса Янга (Angus Young).

Со шрамами.

У меня остались к тому же и психологические шрамы. Я знаю, что отец не хотел моего появления, я получился по случайности. Я даже слышал, как он выдал как-то в состоянии “дайте покричать”: “Я все равно никогда не хотел тебя!”

И криков было вдосталь, потому что мои предки были горазды поскандалить. Он терял самообладание, мама теряла тоже, потому что из него перла его итальянская натура, а она была довольно необузданна и просто слетала с катушек. Я как-то видел, как мать пыталась ударить отца бутылкой, а он схватил ее руку, чтобы защититься. Это было чертовски ужасно, а на следующий день они болтали, будто ничего и не было. Очень своеобразно.

Помню я, как они дрались и с соседями. Мама была на заднем дворе, и там была деревянная изгородь между нами и соседями. Очевидно, кто-то их них сказанул что-то о нашей семейке, и матушка пришла в ярость. Я выглянул в окно своей спальни и увидел, как она, свесившись с заборчика, лупит соседскую дамочку метлой по голове. Вмешался папаша, а затем и муж этой тетки, началась драка через изгородь, и та в конце концов обвалилась. Я только и видел со своего окна на первом этаже, как они визжат, орут и лупят друг друга, и ревел.

Если я делал что-то не так, то сильно получал за это. Я опасался делать хоть что-то, всегда боялся порки. Но так дела обстояли в те времена. Так было во многих семьях, люди дрались и получали по шее. Может, и сейчас также. Мы с отцом не очень ладили, пока я был молод. Я был парнем, который никогда не был в состоянии сделать что-то как надо. Постоянно слышал: “Ты не нашел себе работу, как это сделал тот-то и тот-то. Он будет бухгалтером, а из тебя что выйдет?”.

Он считал меня никчемным, а потом и матушка к нему присоединилась: “Да, пусть найдет себе чертову работу или пусть катится из дому!”

Доказать им, что чего-то стою - одна из причин, по которым я так жаждал успеха.

Я рос, становился старше, и в какой-то момент меня достало, что мне компостируют мозги. Однажды, когда я был на диванчике, и отец собрался ударить меня, я скрутил ему руку и остановил его. Он совсем обезумел, чуть ли не до плача: “Ты! Не смей так со мной!”

Это была жуть, но больше он никогда не бил меня.

Мне, должно быть, было десять или девять, когда на моих глазах скончался дед. Он был дома, очень больной, когда потерял сознание. Его уложили в постель, и на меня повесили заботу присматривать за ним и ждать, когда он придет в себя. Я сидел там, обтирая ему лицо, время от времени заглядывал отец. Но я был один, когда он испустил дух. Из него вырвался этот сдавленный, клокочущий звук, а потом он затих. Мне было очень горько и к тому же страшно. Я увидел, как в комнату входит вся семья, и все они выглядели немного испуганными.

С тех пор я видел смерть еще одного или двух человек.

Лет двадцать пять назад пожилая дама, которая хорошо одевалась и красиво говорила, жила через дорогу от меня. У нее было прозвище, Крошка (Bud); даже собственная дочь так ее называла. Я ходил туда раз в неделю проведать ее и она говорила: “Знаете ли, а давайте-ка тяпнем по бренди.”

Однажды ее дочь вбежала в мой дом и принялась кричать: “Быстрее, идем, идем!”

Я пошел туда и обнаружил Крошку распластавшейся на полу. Я приподнял ее немного, взял ее за руки и проорал: “Вызывай скорую!”

Её дочь выбежала, и в этот момент Крошка умерла, прямо на моих руках. Всё было точно также, сдавленный, клокочущий звук и... фьють. Как только это случилось, я тут же вспомнил про деда.

Я сидел там, пока не показалась скорая. Потом я всюду ощущал аромат ее духов, и с тех пор больше не переношу этого запаха. Для меня он превратился в запах смерти.

Когда мне было около десяти, мы переехали на Парк Лейн (Park Lane) в Астоне (Aston). Это была жуткая, кишащая бандитами, неустроенная часть Бирмингема. Мои предки купили там лавку сладостей, но вскоре стали продавать в ней фрукты и овощи, дрова, консервы и всякую утварь. Люди могли постучать в нашу дверь посреди ночи с вопросом: “Можно нам купить немного сигарет?”

Когда у вас подобный магазинчик, вы, в сущности, никогда не закрываетесь.

В лавке продавалось все необходимое, и она превратилась в место встреч. Некоторые соседи вечно ошивались на пороге со сплетнями вроде: “Вы видели такую-то такую-то на улице? Ой, так на ней была новая...”

И так далее. Иногда они и не покупали ничего, просто торчали там часами и болтали. А матушка стояла за прилавком да слушала.

Моя мать заправляла магазином, так как отец работал в “Мидландс Кантри Дайари” (“Midlands Country Diary”) на погрузке фур с молоком. Ему приходилось этим заниматься, чтобы повысить семейный доход, но, я думаю, он занимался этим и для того, чтобы находиться среди людей, которые ему нравились. Позже он купил вторую лавку, на Виктория Роуд (Victoria Road), также в Астоне, где начал торговать фруктами и овощами.