рукоятку затворной рамы. Вскинул автомат и трижды выстрелил в одиночном режиме в потолок.

Хлёсткие оглушительные звуки выстрелов заметались по школьному классу. В воздухе закружила похожая на снежинки мелкая белая крошка. Взвизгнула Лидочка Сергеева, сидевшие за первой партой пацаны выругались и вжали головы в плечи.

Белый вынул из кармана руку — я увидел зажатую в его пальцах гранату Ф-1. «Противопехотная, осколочная, оборонительная, — подсказала мне память. — Радиус разлёта убойных осколков двадцать пять метров». Вспомнил слова Свечина: «Солдаты их всех убили».

— Никто не дёргается! — прокричал светловолосый. — Все сидят спокойно!

Он ударил гранатой по выключателю на стене — погасил в классе свет.

Чёрный провёл стволом автомата — будто прочертил невидимую черту в воздухе над головами десятиклассников. Повертел головой. Дёрнулся, когда я поправил соскользнувшие к кончику носа очки; ткнул в мою сторону пальцем.

— Ты, очкастый! — сказал он. — Встал! Только медленно!

Я послушно приподнялся за партой. Мазнул взглядом по бледным лицам сидевших за соседними партами одноклассников. Показал солдатам пустые ладони.

— Окна зашторь! — приказал Чёрный. — Без резких движений! Шевелись, очкастый!

Он автоматом указал на ближайшее к нему окно. Зашёл за учительский стол. Направил своё оружие на стену — точно над головой Наташи Кравцовой.

— Все сидят спокойно! — повторил Белый. — Будете вести себя хорошо — останетесь живыми и здоровыми!

Он сдвинул на затылок шапку, смахнул со лба капли пота.

— Кто дёрнется, тот получит пулю в живот! — сказал Чёрный. — Стреляю я хорошо. Не промахнусь.

Я повернулся спиной к классу, одну за другой задёрнул шторы. Видел, как из окон младшего корпуса следили за моими действиями дети. Один из октябрят помахал мне рукой.

— Что вам нужно? — прозвучал позади меня голос Васи Громова.

— От вас — ничего, — прохрипел черноволосый солдат. — Сидите тихо. И мы вас не тронем.

Я задёрнул последнюю штору, приподнял на уровень груди руки, обернулся. Встретился взглядом с Белым. Светловолосый солдат по-прежнему дежурил около двери.

— Всё, — сказал я.

Чёрный проверил качество моей работы: убедился, что я не оставил щели между шторами. В дверь постучали: решительно, настойчиво. Белый шагнул от входа в сторону — указал приятелю на меня.

Темноволосый солдат пробежался взглядом по притихшему классу. Поправил оружейный ремень. Повернулся ко мне, сощурил глаза и поманил меня пальцем.

— Поди сюда, очкастый, — сказал он.

Солдат развернул оружие. Тёмный глаз автоматного дула посмотрел мне в живот. Я поднял руки повыше — будто пленный немец из советского фильма про Великую Отечественную войну. Шагал медленно, взглядом задевал лица одноклассников: будто делал фотографии на память. Заметил бриллианты слёз под покрасневшими глазами Лидочки Сергеевой. Увидел, что кровь отхлынула от лица Наташи Кравцовой — её щёки и уши почти побелели. Отметил, что Вася Громов не выглядел испуганным: парень хмурился, кривил губы, сжимал кулаки. А вот Лёня Свечин казался собственной бледной тенью. Он покусывал губы, вжимал голову в плечи, разглядывал замершего перед ним солдата. Но он не поднимал глаз на лицо Белого — всё больше смотрел на автомат и на гранату.

Мне почудилось, что к моему животу прижали льдинку — в том самом месте, на которое смотрел автомат. Я увидел, как напрягся лежавший на спусковом крючке палец. Посмотрел на черноволосого солдата (не в глаза — в переносицу). Растянул на губах улыбку — наверняка идиотскую. Замер в шаге от учительского стола. Чуть повертел кистями руки, словно развлекался пальчиковой игрой в «фонарики». Отметил, что Чёрный расстегнул бушлат и водрузил на столешницу свою шапку (в том самом месте, где у Снежки обычно лежал классный журнал). Короткие волосы солдата слиплись в пучки, торчали в стороны подобно иглам ежа. Я заметил на щеке парня пятна подростковых прыщей. Подумал: «Совсем ещё пацан. Сколько ему лет? Девятнадцать?»

— Слушай меня внимательно, очкастый, — произнёс солдат. — И запоминай…

* * *

Дверь позади меня с грохотом захлопнулась, дважды щёлкнул замок. Я сделал по инерции ещё один шаг, остановился. Всё ещё чувствовал боль в том месте на спине (между лопатками), куда меня толкнули стволом автомата. По школьным коридорам прокатилась громкая трель звонка к уроку. Детские голоса стихли. Но коридор не опустел. Я увидел растерянность и негодование в глазах собравшихся около кабинета литературы семиклассников. Заметил среди пионеров Лену Кукушкину — девочка при виде меня улыбнулась. В ответ на её улыбку моё сердце пропустило удар. Я резко вдохнул. Но ничего не сказал Кукушкиной: меня отвлекли. Ко мне шагнули Снежка и директор школы. Учительница литературы схватила меня за рукав.

— Крылов, что там происходит? — спросила она.

Снежная указала на дверь.

— Уводите детей, Галина Николаевна, — сказал я. — Урока не будет.

— Как это… не будет? — сказала учительница.

Она приосанилась, прижала к груди классный журнал.

— Галя! — рыкнул Полковник.

Снежка дёрнулась.

Михаил Андреевич указал рукой в сторону лестницы.

— Уходите, — сказал он.

Его жена приоткрыла рот…

Посмотрела мужу в глаза и скомандовала:

— Дети, урок у нас будет в другом кабинете.

Она окинула взглядом притихших пионеров.

— Не шумите, — сказала она. — Дружно спускайтесь на первый этаж. Ждите меня около стендов с расписанием. Вам всё понятно? Кукушкина, возьми журнал.

Я заметил на лицах семиклассников радостные улыбки. Дети зашептались: словно почувствовали, что урок не состоится. Они дружно развернулись и гурьбой направились к ступеням — толкались, шаркали ногами, хихикали. Лена Кукушкина замыкала шествие. Она то и дело оглядывалась, будто надеялась, что я последую за ней. Но я лишь махнул девочке рукой. Сдержался: не рванул к Кукушкиной, не потребовал, чтобы она срочно покинула школу. Лишь подумал: «А ушла ли Кукушкина тогда, в „прошлый раз“, или судьба десятого „А“ постигла и её класс?» Я посмотрел на чету Снежных — указал им на окна, обронил: «Отойдём». Полковник кивнул. Галина Николаевна взглянула поверх моего плеча на запертую дверь и тоже последовала за нами.

Мы пересекли коридор, остановились около окон.

— Что там, Крылов? — спросил Полковник.

Он снова взглянул на дверь кабинета литературы.

— Там всё плохо, Михаил Андреевич, — сказал я.

Разжал кулак, показал директору школы лежавшую на моей ладони гильзу.

— Значит, мне не показалось, — сказал Полковник. — Стреляли.

Он взял гильзу, поднёс её к своему лицу, понюхал.

Я кивнул.

— Стреляли.

Галина Николаевна, прижала к губам ладонь, словно сдержала крик. Полковник нахмурился,